Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

В день совершения мною первого прыжка один из ребят, сидящий в первой кабине самолета, пилотируемого инструктором Ивановым, когда они проходили над стартом на высоте восемьсот метров, вышел из кабины на плоскость, как обычно на левую, и приготовился к прыжку. Поглядывая на курсанта в свое зеркальце, инструктор заметил, что курсант побледнел до синевы и не решился прыгнуть с первого захода. С курсантом, стоящим на плоскости, Иванов пошел на второй круг и подал команду прыгать, но курсант не прыгнул, а рванул кольцо парашюта. Сначала вырвался маленький парашют, распустивший большой: эти парашюты мы сами, курсанты, старательно укладывали на земле. Стропы парашюта попали на стабилизатор самолета и запутались там, купол наполнился воздухом и сдернул курсанта с плоскости, прижав его к хвосту. «Аврушка» сразу потеряла скорость и стала резко снижаться носом вниз. И инструктор, и курсант не своим голосом орали: «Спасайте!» Этот, возможно предсмертный, вопль своих товарищей мы услышали, когда вся гирлянда опустилась метров на двести. Парашюты держали самолет за хвост, как рыбак судака. Но имели наши дровяные самолеты и свои драгоценные преимущества — перед самой землей «Аврушка» стала спускаться с правым креном и, ударившись о землю правым крылом, сразу превратилась в кучу дров. К счастью, инструктор при падении выключил зажигание, и взрыва бензобака не последовало. Иванов вылез из обломков цел и невредим, отделавшись поцарапанным лицом, а вслед за ним отцепился от хвоста невредимый курсант.

К сожалению не всегда все заканчивалось так благополучно. 18 августа 1933 года в первый раз был отмечен праздник — День Авиации с парашютно-авиационной программой. В качестве почетного гостя к нам приехал первый секретарь Крымского обкома партии, наместник, бог, царь и воинский начальник на полуострове: здоровенный горластый мужчина в штанах цвета хаки и косоворотке, перехваченной пояском на животе. Он с величайшим пафосом произнес перед нами пламенную речь, основные тезисы которой были нам уже знакомы по передовым статьям в «Правде». Но мы внимательно выслушали повествование о том, что на нашу страну острят зубы империалисты и фашисты всех мастей, а внутри плетут свою паутину недобитые контрреволюционеры, левые и правые уклонисты, диверсанты и троцкисты, а также вредители. Особенно напирал высокопоставленный секретарь на необходимость не отдавать ни йоты нашей земли. Я долго ломал себе голову: что означает слово «йота», пока мне не объяснили.

На аэродроме гремела музыка. В небе пролетело три самолета, и пришло время гвоздя праздника: затяжного прыжка с парашютом в исполнении техника, товарища Миронова, пристрастившегося к затяжным прыжкам с нового самолета Р-5, единственного в нашей школе. Миронов отделился от самолета на высоте пяти тысяч метров. Сначала мы видели едва различимую точку, летящую в пространстве. На протяжении двадцати секунд точка все увеличивалась, Миронов в полете показывал различные фигуры. Становилось ясно, что пора открывать купол, но Миронов почему-то не делал этого, все показывая фигуры. Видимо, он полностью потерял ориентацию во времени и пространстве и пропустил момент для открытия парашюта. Когда он спустился метров на триста, все на аэродроме стали истошно кричать: «Дергай!», но Миронов стремительно пролетел до самой земли, ударился об нее и еще раз взмыл в пространство, подскочив метра на два вверх. Конечно, эта трагедия смазала весь праздник. Его наскоро закончили, и мы разбрелись по школе, каждый в поисках укромного уголка, где можно предаться невеселым раздумьям.

Но урок мы получили — на всю жизнь. После всего пережитого наши ребята будто повзрослели: стали внимательнее, сдержаннее, строже, осторожнее. Того безоглядного веселья, которое бывало между нами на первых месяцах обучения, я уже не видел. Даже когда летчики смеются, они будто внутренне насторожены.

Программа обучения на Р-1, похожая на курс обучения полетам на «Авро», о котором я уже рассказывал, к осени 1933 года подходила к концу. Должен сказать, что к этому времени я был принят из кандидатов в члены ВКП(б), окончательно оказался в рядах сталинского «ордена меченосцев», которые должны были, по принципу: «бей — не жалей» и «бей своих, чтобы чужие боялись» выполнять великие планы вождя. Ощущение своей особенности, высшей осведомленности и усвоения лишь нам открытой мудрости, довольно активно внедрялось в среду рядовых коммунистов, которым кроме синяков и шишек только и перепадало, чаще всего, что сознание своей исключительности. Вся политическая работа в партии сводилась к тому, чтобы одеть коммуниста в рыцарские доспехи догм, ударяясь о которые отскакивали бы доводы рассудка и логики. Мы становились сектой, напрямую черпавшей мудрость у своего конопатого учителя, уже очень заметно приобретавшего к тому времени черты непререкаемого божества.