Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Итак, летом 1934 года, почти без копейки в кармане, зато с беременной женой на руках, молодой командир звена бродил по авиагородку, расположенному на Соломенке, и искал свободную комнату. Авиагородок был застроен капитальными домами с высокими потолками и большими окнами, где жило бригадное начальство, а я искал комнату в недавно построенных домах — четвертом, пятом и шестом, где кубатура была поменьше, а на три комнаты, а значит и хозяйки, имелись всего одна коммунальная кухня и коммунальный туалет. Говорят, что это была не только экономия средств, но и своеобразная политика приобщения к коллективному образу жизни, на идиотский манер жрецов общежития, живущих в кремлевских дворцах. Эти квартиры, где жили самые разные по служебному положению и интересам люди, частенько превращались в настоящий ад: ссоры и склоки, особенно на кухне, были обычным делом, а вонища из уборной могла сравниться только с запахом ядовитых веществ, которыми заправлялись ВАПы и ЖаПы — баки, устанавливаемые на плоскостях штурмовиков для обливания противника отравляющими газами и зажигательной смесью. Но если к этим приспособлениям, предназначенным для химической войны, которая тогда была у всех на слуху, как сейчас ядерная, мы подходили в специальных резиновых костюмах и противогазах, то в коммунальный туалет, чистить который никто не хотел, приходилось заходить надевши калоши — ведь нередко ступали по моче.

Но даже такие условия жизни были для нас, поначалу, вершиной мечтаний. Никаких ордеров тогда не выписывалось, отношение к жилью офицеров Красной Армии, было сугубо монгольское, кто что сгреб. Руководствуясь этим принципом, я обнаружил на третьем этаже шестого дома комнату, откуда собиралась выезжать на Дальний Восток семья офицера. В то время, сразу после переезда украинского правительства в Киев из Харькова, происходила большая смена воинских частей вокруг новой столицы Украины. Нужно было немножко подождать.

Перемещение столицы официально объяснялось тем, что теперь мы сильны и уже не боимся угрозы со стороны западных соседей-поляков, которые считались главным врагом, и можем перенести столицу в древний Киев, находившийся ближе к советско-польской границе. Следует сказать, что поляки действительно задирались не по уровню и возможностям, что является, впрочем, их национальной чертой. Таковыми были политические и военно-геополитические маневры. А я совершил свой маневр: временно захватил девятиметровую комнатушку на первом этаже, которую занимал сверхсрочник, имевший жену и квартиру в Киеве на Чоколовке. Не спасли бедного сверхсрочника и два чемодана, в одном из которых были трусы с майкой, а во втором стоптанные башмаки. Следующим маневром было мое перемещение в восемнадцатиметровую комнату в первом подъезде на третьем этаже, где мы соседствовали не с дворником, как в девятиметровке, а с ребятами-офицерами, политруком автороты Овчаренко и летчиком-холостяком. Комнатка была солнечная и теплая, но получил я ее через два года после приезда в Киев. А пока нужно было меблировать комнату на первом этаже, где мы соседствовали с дворником. Вопрос осложнялся тем, что после симферопольского происшествия в моем кармане было пусто. Я обратился к начфину бригады, а он направил меня к Качанову, который наложил на уголок моего рапорта резолюцию — выдать месячное жалование вперед. Вскоре я получил в кассе двести двадцать рублей. Распределив это богатство по статьям расходов, я совсем приободрился. Из Качи мне без всякой задержки выслали дубликаты украденных документов, а месяца через четыре партийное бюро эскадрильи постановило выдать мне новый партийный билет. Начальник политотдела бригады вскоре вручил мне его. Против этого был только Костя Михайлов, который, шлепая слюнявой губой, все бурчал по поводу того, что я раззявил рот, хотя сам Костя был выдающимся ротозеем.