Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Нарастающий поток южнорусского хлеба давил на транспортные артерии государства. В начале века Новороссийск был объявлен сугубо военным портом, а торговый перенесен в Приморско-Ахтарскую. Начался краткий, но бурный период в жизни моей родной станицы, оборвавшийся со сталинской коллективизацией. От станицы Тимашовской до Ахтарей перед самой войной стали тянуть железнодорожную ветку. Казаки, задававшие тон в Ахтарях, потребовали провести колею несколько в стороне от станицы, чтобы обеспечить безопасность скоту, ведь стада баранов порой поднимали такие облака пыли, что казалось в Ахтари вернулись татарские орды. Так и сделали, железнодорожный вокзал разместился на окраине. По требованию станичников, любивших все нарядное, сам Ахтарский вокзал и будки путейцев были выложены из прекрасного, звенящего при ударе, казенного кирпича. Крыши покрывались железом и красились коричневой краской. Получалось солидно и красиво. Дорога строилась на акционерных началах: как министерством путей сообщения, так и деловыми людьми, занимавшимися продажей хлеба за рубеж — хлебными ссыпщиками. Шестьдесят пять километров «железки» провели менее чем за два года от Тимашевской на Роговскую, Ольгинскую, Джерелиевку. В самих Ахтарях у берега моря скупщики хлеба Варваров, Некрасов, Дрейфис соорудили ударными темпами, но без халтуры, свойственной советскому ударничеству, огромные амбары емкостью до трех миллионов пудов зерна вместе взятые. Постоянно пристраивались новые, более мелкие амбары, а были и гиганты, вагонов на 50–70. Подобный способ хранения хлеба имел немало преимуществ. Во всяком случае не слышно было о гигантских взрывах, которые нередко происходят на наших элеваторах, пожарах, которые уничтожают тысячи тонн зерна за один раз, массовой его порче. Правда, не слышно было и о том, чтобы какой-нибудь добрый дядя списывал подобные потери по графе «убытки государства». Люди реально разорялись и потому относились к делу очень серьезно.

Преобразился и сонный Ахтарский порт, прикрытый от моря песчаной Ахтарской косой. Раньше здесь в глазах рябило от косых парусов разной расцветки на рыбацких байдах, калабухах, баркасах. Здесь же на берегу конопатили и смолили корпуса судов. В отдалении от берега солидно покачивались на волнах вместительные округлые «дубы» — морские катера, бравшие за один раз до полутора тысяч пудов зерна, соли, сушеной рыбы, пустой тары. «Дубы» были весьма пригодны для мелководного Азовского моря.

Теперь за большим хлебом стали приходить океанские корабли. В захолустной станице повеяло морской романтикой: кокосовыми пальмами, одноглазыми пиратами, миллионными сделками. На долгие десятилетия к Ахтарскому порту приписалась паровая землечерпалка, постоянно углубляющая фарватер канала, ведущего к длинным молам из вбитых в дно бревен, между которыми были навалены камни. К этим молам подходили плоскодонные баржи, название которых мне до сих пор помнятся: «Ахолеон», «Поти» и другие. Они быстро загружались вручную. Технология была простая: на мол въезжала подвода, груженная мешками с зерном. Возле баржи мешки взвешивались, и весовщик делал запись. Потом грузчик брал мешок на горб и по сходням спускался в трюм. Там стоял человек, в обязанности которого входило развязывать мешки. И золотая кубанская пшеница, поднимая облако пыли, струей лилась в трюм баржи. Обычно в такую баржу входило вагонов до 40 зерна, а погрузка занимала часов восемь — одну смену. Не сказал бы, что нынче грузят быстрее. Народу на перевозке зерна было занято немного: работали артелью. Десяток рабочих засыпал зерном мешки на складе — наборщики, дрогали-возчики возили по десять мешков за один раз, используя собственную лошадь и телегу. У весов тоже работало 6–8 человек. Еще человека два — таскали мешки и засыпали зерно в трюм. Работа эта мне хорошо знакома — в 20-е годы пришлось поработать дрогалем.

Когда судно наполнялось и оседало, то разводились пары в небольшом машинном отделении, и, вспенивая мутные воды Ахтарского залива, баржа потихоньку, как теленок к корове, направлялась к огромным океанским пароходам — греческим, итальянским, французским, английским, дымившим километрах в десяти на рейде и на глубоководье, конечно, по азовским меркам. С парохода спускалась на стреле огромная бадья, работники артели быстро насыпали ее, и кубанское зерно уносилось вверх, заполняя огромные трюмы черно-белых пароходов с ярко разрисованными дымящимися трубами.

Честное слово, даже не верилось в это, когда Россия, подорвав свое земледелие и толком не построив промышленности, разбазаривая природные богатства в уплату за зерно, гнала и гнала корабли за океан к длинным молам американских и канадских портов.