Итак, мы задержались на аэродроме Ланчжоу-Фу. Это был очень большой грунтовой аэродром, протянувшийся километра на четыре между рекой Янт-Цзы и предгорьем. Аэродром не отличался высоким качеством, но выполнял свою функцию. Он находился на высоте 2800 метров над уровнем моря, и для взлета в разреженном воздухе увеличивался путь пробега, длиннее был и путь посадки. Аэродром продолжал строиться и расширяться, для чего, в частности, разрушалось древнее кладбище, имевшее, по уверениям самих китайцев, трехтысячелетнюю историю. Цифры на камнях, как нам объяснили, означают нумерацию поколений, а они переваливали далеко за сотню. Все желающие забирали прах своих предков и уносили их для перезахоронения в горы. Это было не трудно, в связи с тем, что китайцы хоронят неглубоко, всего до одного метра. Кладбище, по мере его уничтожения, накрывалось слоем привозного грунта и укатывалось огромным каменным катком, за которым тянулся своеобразный гидроуровень: длинное корыто, наполненное водой с обозначенными на стенках делениями, в котором плавали поплавки. Они при горизонтальном положении должны были совпадать с отметками на стенках корыта. Колоссальный каменный каток, диаметром метров шесть, шириной метров пять, а весом тонн в пятьдесят, сделанный из серого сланца, на который была одета громадная металлическая рама, тянули человек четыреста, запряженных как бурлаки, китайцев. По-моему, это были солдаты китайской армии из дивизии, сооружающей аэродром. Вообще выбор трудовой деятельности для рядового китайца был невелик: или в батраки к феодалу, или в рабскую неволю солдатчины. Бедно и плохо жил в массе своей древний, великий, мудрый и очень трудолюбивый китайский народ. Здесь на строительстве аэродрома я наблюдал, как китайцы, скрепленные веревками по десять человек, таскали землю в корзинах, укрепленных на концах палки, лежащей на плечах. Каждую десятку сопровождал надсмотрщик, который нещадно бил большой бамбуковой палкой всех замешкавшихся. Это до глубины души возмутило меня, но я почему-то не вспомнил наших колхозников, которые оказались, пусть и не подгоняемые бамбуковой палкой, но в достаточно унизительной неволе. Но это уже национальная традиция: молодые русские интеллигенты шли в отряды Гарибальди, а у себя дома не прочь были пользоваться услугами закабаленных мужичков. Здесь же я наблюдал ужасный случай: один из солдат, тянувших огромный каток, замешкался, и колоссальная каменная глыба превратила его буквально в лепешку. Практически осталось одно пятно крови. Жалкие останки собрали и выбросили в реку, напутствуя по-китайски: «Плыви к японцам».
Большое удивление вызывала у меня Великая Китайская Стена. После недолгих раздумий я пришел к выводу, что никакие укрепления не спасут народ. Нужна динамичность и сила его внутренней жизни, способная отбросить врага. Ведь все кочевые народы, в том числе монголы Чингисхана, неизменно прорывали Великую Стену и врывались с огнем и мечом на плодородные равнины. Приходили на память и укрепления на нашей старой западной границе, в которые было вложено столько сил.
В эти же дни я впервые увидел, как выглядит азиатская война, тянущаяся много-много лет подряд и ставшая, практически, образом жизни. Для нас было совершенно непонятно, каким образом война и торговля вместе уживались в этой стране. Один, а то и два раза в неделю на нашем аэродроме в Ланчжоу-Фу приземлялся скромный самолетик — трехмоторный «Юнкерс-52», принадлежавший китайской торговой фирме «Хендели». Этот самолетик, который поднимал две-три тонны груза, перевозил в ящиках прекрасные швейцарские часы, ювелирные изделия, приборы и косметику из Европы. Товары эти продавались как на китайской стороне фронта, так и на японской. Этот самолетик, по договоренности с командованием воюющих армий, беспрепятственно пересекал линию фронта по отведенному ему воздушному коридору. И все бы ничего — торгуйте себе на здоровье, но стали замечаться странные вещи: после каждого прилета самолетика через аэродром Ланчжоу-Фу, даже ночью, прилетали японские бомбардировщики и с высокой точностью начинали бомбить аэродром и город.