Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Одного «Мессера» сбил лейтенант Вася Ковтун, спокойный фронтовой работяга, секретарь комсомольского бюро эскадрильи. На беду себе, немец пытался подобраться к нашим штурмовикам. Едва мы стали уходить с поля боя, израсходовав горючее и боеприпасы, как нас сменила другая группа наших самолетов. Наверняка седая гора Саур-Могила со времени своего появления в пору геологических подвижек, не слышала такого шума и так не сотрясалась, как в тот июньский день 1943-го года. Надо отдать должное немцам: мы обрушивали на них океаны огня, но они держались. Сколько не бросалась в атаки наша пехота, но всякий раз наталкивалась на пулеметный огонь и была вынуждена залегать. Перед нами поставили задачу: не дать поднять немецким солдатам головы. Но это легче сказать, чем сделать. По шесть часов в день, на установившейся адской жаре, обливаясь потом, висели мы над немецкими позициями в районе Саур-Могилы, но на земле дело продвигалось медленно. Правда, оставляя тысячи убитых, наша пехота в первый день взяла первую траншею, через два дня, наступая вплотную к огневому валу, взяла вторую, дня через четыре — третью, углубившись километров на двадцать в оборону противника. Наша пехота несла большие потери от огня немцев сбоку — из отрытых перпендикулярно траншей. Тем не менее, начал обозначаться определенный успех — мы вдавили двадцатикилометровый мешок в немецкую оборону. Но легче не стало, немцы создавали все новые укрепленные рубежи на нашем пути. Наша пехота никак не могла создать условий для стремительного танкового броска. В противном случае танки служили просто хорошими мишенями для немецкой артиллерии. Словом, немцы были еще очень сильны.

Хорошо помню эти дни, когда, обливаясь потом, вылазил из кабины самолета на аэродроме. К счастью, в отличие от других аэродромов, где единственным удобством для летчика был примитивный умывальник, на аэродроме в Барилокрепинской соорудили тент для защиты от солнечных лучей, под которым на соломе, прикрытой брезентом, отдыхали летчики, и примитивный самодельный душ, очень помогавший нам воевать. Смоешь с себя вязкий шипучий пот и будто снимешь напряжение боя.

А дела на фронте пошли не очень важно. С воздуха было видно, как к линии фронта, в районе нашего наступления, подходят все новые колонны немецких подкреплений, которые сразу же окапываются и создают инженерные сооружения. Становилось ясно, что подавить огнем оборону противника не удалось, несмотря на все усилия, момент внезапности все более перестает работать на нас, а немцы, используя мобильность своих частей, наращивают силы в районе нашего удара, направление которого уже окончательно определилось. Разгаданный план сражения — это план проигранного сражения. Становилось ясно, что прорыв Миус-фронта не удался. Отсечь подходящие немецкие резервы не получалось — они передвигались по ночам. Немцы, пополнив свои войска в результате тотальной мобилизации, подкрепили Миус-фронт двадцатью дивизиями. Именно в это время и появился тот самый охотник с красным коком, о котором я уже рассказывал, пытавшийся атаковать наши истребители, сопровождавшие штурмовики, идущие к Саур-Могиле под командованием Героя Советского Союза капитана Брандиса.

Итак, наступление захлебнулось. Более того, наши войска, углубившись в сплошной немецкий укрепрайон, оказались в невыгодном положении — под угрозой фланговых ударов и окружения. Пришлось отходить на исходные позиции, с которых начинали наступление две недели назад, потеряв в его ходе до ста тысяч убитых и раненых бойцов. С точки зрения стратегии и всего хода войны, мы сделали большое дело: заставили немцев, которые придавали исключительно важное значение удержанию Донбасса, снимать войска из под Курска, Белгорода и Харькова, перебрасывая их на Миус-фронт, и облегчая положение наших на Курской дуге. Но каково было нам, потерявшим столько товарищей, в одном только нашем полку в боях погибло шесть летчиков, дравшихся, отдавая все силы и не жалея жизни, и после всего этого вернувшихся на исходные рубежи. Мы воспринимали это, как тяжелое поражение, и очень слабым утешением были разговоры о том, что удар, дескать, мол, был не главным, а отвлекающим. Кровь-то лилась настоящая.

Многие упали духом и очень переживали эту неудачу, о которой немецкие историки потом скажут, что именно танковых дивизий, переброшенных на Миус-фронт, не хватило Гитлеру, чтобы срезать Курский выступ и снова рвануться вглубь России. Но что поделаешь, на войне действует принцип: мертвых — в землю, живых — за стол, и мы продолжали воевать. Стоило нашим войскам ослабить нажим, как немцы принялись снимать свои подвижные части с Миус-фронта и перебрасывать их под Харьков, где Юго-Западный фронт пошел вперед. Погрузка и перевозка немецких войск проходила на узловых железнодорожных станциях Амвросиевка, Чаплино и Илловайская — в Донбассе. Сюда и устремилось внимание нашей авиации. Здесь мы «блеснули», сняв с души тяжесть неудачи на Миусе.