Он выглядел представительно: худощавый, выше среднего роста, щеголевато носящий обмундирование майор. Грудь чистая — без всяких признаков наград. Видимо, нашим кадровикам показалось мало одного Пивенштейна, и они снова решили нанести мощный удар изнутри по нашей авиации. Как выяснилось, намерения майора Баскакова были самые решительные: как все неумные люди и плохие командиры, не осмотревшись, он сразу бросился в бой. Сначала выжил меня из помещения, которое я приспособил под землей, рядом с командным пунктом полка, под партполитработу. Конечно, партийно-политический институт уже тогда, в условиях все более крепнувшей государственной диктатуры Сталина и его холуев, становился все большим архаизмом. Но этот рудимент, приведший банду к власти, нередко состоял из порядочных людей и путался в ногах командиров, мешая разнуздаться. В то же время убрать его означало полностью признать авторитарный, диктаторский, деспотический характер режима. Со второй половины войны политические институты в армии, особенно в низовых звеньях, только терпели, без конца реорганизуя их с урезыванием прав, пиная и превращая в мальчиков для битья. Чем трусливее и подлее был командир, тем больше он демонстрировал пренебрежения к политработникам. По моему, в нашей истории эта тема совсем не исследована, но мне бы не хотелось, чтобы потомкам не были известны многие нюансы наших отношений, а все люди прошлого, носившие красную звезду, были для них на одно лицо.
Казалось бы, какие претензии ко мне, прежде всего, боевому летчику, мог иметь штабной инспектор? Но именно с меня он начал, демонстрируя свой норов и превосходство, запретив входить в оборудованное мною помещение, которое он захватил, без доклада. Это было лишь первыми каплями горькой чаши, которую еще предстояло испить армейским политработникам. Черт меня попутал попасть в эту комиссарскую узду. Но и вырваться из нее было не так легко. В итоге вот такое быдло могло меня унизить, хотя я отнюдь не околачивался в полку от нечего делать, покуривая длинные «комиссарские» папиросы. Будучи по природе осторожным, я решил подождать развития событий. Не похоже было, чтобы этот шустрый фертик прижился в нашем полку: раскусив его, люди начали все заметнее ворчать. А Баскаков разгулялся вовсю: ругал людей, был всем недоволен, стремился все переиначить. Я не мог понять: чего хочет этот энергичный дурак? Потом плюнул и просто перестал с ним здороваться, занимаясь своими делами. Он это заметил и оказавшись в психологической изоляции в полку, принялся приставать: «Ты чего, комиссар?» «Ничего» — и, не глядя на Баскакова, я отправился собирать деньги для вдовы Залесского. Мы насобирали девять с половиной тысяч рублей и выслали их в город Энгельс, где были в эвакуации жена и трое детей нашего командира. Я продолжал летать с полком на боевые задания, а Баскаков, в отличие от Залесского, отсиживался на земле. Обстановка в полку напрягалась, люди упоминали фамилию нового командира только с приставкой «дурак» или еще чего похуже. Любимым наименованием было слово «мудак».
Гейба, новый командир дивизии, в начале января 1944-го года прибывший к нам, молодой худощавый полковник, боевой летчик с обожженным в воздушном пожаре лицом, побывав в нашем полку, сразу смекнул, что к чему. Иосиф Иванович был из догадливых. Но круто с места, в отличие от Баскакова, он брать не стал. Но, думаю, что не без его ведома в наш полк вскоре прилетел командующий восьмой воздушной армией, генерал-майор Тимофей Тимофеевич Хрюкин, с предками которого мои соседствовали еще сто лет назад. Как водится, Хрюкин подробно переговорил сначала с Баскаковым и, когда он вышел из штабной землянки, то я сразу понял, что Тимофей серьезно озадачен. Позвали меня, и Хрюкин сообщил содержание разговора с командиром. Выяснилось, что шустрый «ферт» решил сделать себе головокружительную карьеру в нашем полку — превратить его в «асовский», образцовый, или даже маршальский, став, таким образом, выдающимся авиационным начальником, которому мы должны добыть громкую славу. Хрюкин поинтересовался у него, что для этого, собственно, требуется? Оказывается, для начала нужно было удалить почти половину личного состава: неизвестно куда, заменив людей образцовыми.
Я слушал Хрюкина и почему-то вспомнил, как дня два назад отважный кандидат в командиры «асовского» полка, вечерком в землянке советовался со мной дрожащим голосом: выяснилось, что Баскаков схватил триппер, а дня через два на фронт должна была приехать его жена. Как быть? На такую большую подлость, как отказ в помощи даже такому засранцу, как Баскаков, я пойти не мог, и в дело сразу включилась вся отработанная в нашем полку система антитрипперной борьбы, главным оружием которой были сульфидин и марганцовка. Впрочем, американцы вскоре дали сульфидину отбой: лечил он хорошо, но в почках и мочевом пузыре образовывались сернистые камни. Так что многие пилоты, видимо, погублены своим же женским полом.