Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

От шефов мы летели с подарками. В наш «ЛИ-2» загрузили тонну ящиков с водкой — бутылки были с белыми сургучными головками. Мы с Алелюхиным, с чувством глубокого удовлетворения, посматривали на наш груз, предвкушая, какая радость будет в наших полках — каждому командиру полка была отдельная посылка, да плюс пятая — командиру дивизии. В ящиках из-под папирос была добрая выпивка и закуска: коньяк, сухая колбаса, ветчина, цитрусовые, папиросы. И все это богатство у нас экспроприировали по приказу Хрюкина. Ушли в прижимистые руки армейского штаба даже именные ящики командованию нашей дивизии. Их забрали, чтобы «разобраться». Разобрались в штабе так, что мы получили жалкие крохи — семь литров водки на полк. Это был грабеж среди белого дня. Зато штабные сосуны водки целый месяц ходили веселыми. К сожалению, самолет сел в Мелитополе, на аэродроме штаба армии. Через несколько месяцев, когда я снова привез немного водки из Ростова — 100 литров, то наши ребята просто растащили половину, к счастью, мы сели на нашем аэродроме. И сколько ни ругали меня представители политотдела армии, добыть спиртное обратно из объемистых ртов и желудков пилотов, было невозможно.

К моему возвращению в родной полк немцы накопили силы на Никопольском плацдарме и принялись довольно сильно контратаковать, уверенно отбрасывая наши войска.

Нужно было отсечь Никопольский плацдарм, срезав его как плод с кроны. Для этого следовало прервать сообщение немецких войск на плацдарме с противоположным берегом. Ударь немцы из Крыма и из района Никополя, они могли бы вырезать из нашего фронта довольно большой кусок. И потому конец года не обещал покоя штурмовикам и истребителям: предстояло рвать днепровские переправы, надежно прикрытые «Эрликонами» и истребителями противника.

Прежде чем рассказать об этих боях, вспомню немного о своем, да и всего полка, душевном состоянии. Над седым Днепром, на который я вернулся через два с половиной года, висели туманы. Всем — и нам, и немцам, смертельно надоела эта война, все до предела устали и все понимали, что деваться нам некуда: будем молотить друг друга пока не сровняемся. Душа устала.

И здесь природа обычно приходит на выручку человеку. От серой, унылой и безнадежной действительности психика уходит в мир грез и цветных снов. В те дни летчики просыпались, будто выбираясь из глубокого колодца, опущенного в прошлое. Меня особенно тревожило душевное состояние нашего командира, подполковника Ивана Павловича Залесского. Он был уверен в своей скорой смерти и не скрывал этого. Ему без конца виделись плохие сны, он не говорил, какие, лишь резюмируя: «Мне скоро отдерут копыта». Я знал, чем пахнут такие сны и такие настроения на фронте. Еще в Китае, перед самой гибелью Иван Карпович Розинка стоял, понурившись, возле плоскости самолета, и в ответ на мой вопрос рассказывал, что ему снилось, как в Василькове он ударился самолетом в угол ДОСа, где жил с семьей, и вдребезги разбил свою «этажерку» «И-15-БИС». Перед самой своей смертью Шлемин рассказывал, как во сне задыхался, захлебываясь в Колпинском болоте возле Киева. Я любил и уважал Ивана Павловича. Он был очень хорошим командиром, и я всей душой не хотел его смерти, без конца подбадривая, советуя не верить сновидениям. Но от судьбы не уйдешь.

22 декабря, самым коротким днем в году, мы получили боевой приказ нанести штурмовой удар по переправам противника на Днепре возле Верхней Днепровки. Как обычно, поднялись в воздух силами двух полков: 76 гвардейского штурмового и 85 гвардейского истребительного. Согласно приказа, полки вели в бой командиры: Ляховский и Залесский. Штурмовики были по самую завязку загружены бомбами «ФАБ-50», реактивными снарядами и пулеметно-пушечными боекомплектами. Полный боекомплект взяли и наши «Яки». С утра была небольшая доразведка цели, и весь наш строй уверенно лег на курс к Днепру, на переправах у которого скопились войска и транспортные средства противника. Метеоусловия были неважные: облачность десять баллов, высота облаков — триста метров, горизонтальная видимость — полтора километра, при полном отсутствии ветра — штиль. Штурмовики шли тремя девятками, истребители прикрывали их со всех сторон. Я занял место справа. Мы шли на 50 метров ниже кромки облаков. По идее, командир истребительного полка должен был занимать место в своем строю или барражировать над ним, следя за маневрами подчиненных — поправляя их, если нужно. Но, Залесский, очевидно, желая лучше скоординировать наши действия со штурмовиками, или желая договорится с Ляховским, подошел к его штурмовику, летящему первым, и не отставал от него, переговариваясь. Было слышно, как они оживленно обсуждают предстоящую штурмовку и возможное поведение целей. Я с огорчением подумал, что лучше бы они чаще посматривали вниз: нам еще предстояло после взлета со своего аэродрома «Пионерское» пересечь линию фронта, проходившую ближе к Днепру, и вспышки артиллерийского огня с земли говорили летчику о многом.