Русские народные сказки

Прежде, сказывают люди, зерна покрывали собой всю соломинку от земли до самого верху. И о ту пору народ жил как нельзя быть лучше. Хлеба было вдоволь, а это – прежде всего. Спокойно на душе было у мужика; не только у него в избе довольство и ребятишки сытые бегают, а и странствующим людям он чуть не половину от своего добра уделял. Да прошло теперь это время, не стало таких колосьев родиться. Бог земле того не приказал, потому что прогневил Его сам же человек…

Засеял раз жадный человек много земли, и дала ему мать-сыра-земля диковинный урожай сам семьсот… Время приспело убирать рожь, – не то потечет зерно; а жадному человеку жаль и работников нанять. «Не замай, – думает, – я и сам весь хлеб уберу!»

Обуяла его жадность лютая. А уж это хуже всего, как человеком жадность овладеет, – пропащая тогда это душа!..

Вот и пошел скряга на ниву, стал хлеб жать; нажал копну, – смотрит, – ребятишки по жнивью ходят, колосья подбирают. Зло взяло скрягу, и прикрикнул он на них:

– Кыш… вы, пострелята! Вот я вас!.. Ваша это земля, что ли? Не вы сеяли, а я!..

И в первый раз разгневался Бог, нахмурил Свое чело, – и набежала от того градовая туча; да сдержал Господь Свое сердце, отвел беду от людей…

А скряга той порой всё жал-жал и всё народ от своего поля гонял. Люди придут:

– Давай, – говорят, – мы тебе поможем. Одному тебе всего не прибрать! Даром зерно у тебя вытечет, сколько добра зря погибнет!..

– Не ваша печаль, – отвечает жадный человек. – Не вы сеяли, а я сам!.. Это, небось, всё моё!..

Само собой, не смог мужик всего один одолеть. И жалко стало ему, что вот время уходит, а он всего дочиста сжать не успеет, и останется всё это добро другим на пользу; и пошел неистовствовать: ходит по тучной ниве, ногами и руками машет да зерна с колосьев обшмурыгивает.

И увидел это Господь, и помрачнело чело Его градобитной зловещей тучей. Пошел град хлестать, да такой, что каждая градина была величиной с кулак. И всё бы истребила градовая туча, да увидала это собака и взвыла в ужасе…

– Если люди не были достойны Твоего дара, Господи, – сказала она, – то чем же виновата я? Неужели и мне пропадать с голоду? Оставь и на мою долю хоть сколько-нибудь хлеба.

И на эту просьбу собаки сжалился Господь и оставил для неё немного.

– Хорошо, – сказал Он, – отныне и навсегда на ржаной соломинке будет на вершине её расти небольшой колосок – только для тебя, а людям зёрен не будет; они недостойны их, потому что не умели пользоваться даром земли.

Вот с той поры на каждой соломинке и вырастает только один колос для собаки, а уж собака делится им с людьми…

2. Божий гнев

Хорошо было людям жить в старину, – никогда голода не было. Лошади, быку Бог травку растил, а человеку с неба муку сыпал, чтобы он из неё хлебы себе пёк.

Подает с неба мука, киргизки соберут её в кошёлку, поставят хлебы, испекут их – вот вся семья и сыта.

Только ушёл раз богатый Бурхай из своей кибитки, и жена его тоже вышла куда-то, а дома остался их сынишка. Стал он баловаться. Баловался-баловался, да ведро с помоями и опрокинул в кибитке. Испугался кигизёнок: достанется ему от батьки за это; потому что не полагается кибитку сквернить.

Вот, чтобы следы-то скрыть, он взял кадушку с мукой, что неба упала, да на пролитые помои её и высыпал.

И разгневался на это Господь.

– Вот как люди с добром обращаются, – сказал Он. – Хорошо, отниму же Я его у них: пусть как хотят, так и добывают себе хлеб!..

На том все благоденствие киргизов и кончилось.

Утром на другой день вышли киргизки на улицу муку с неба подбирать; глядь, – сыплется с неба что-то белое да холодное такое; они в пригоршню взяли: нет ничего, а кругом всё бело. А это был снег. С той поры и пошел вместо муки с неба снег падать, и киргизам стало жить и холодно и голодно на свете Божьем.

21. Свет-богатырь

Жил-был на Москве в прежние годы удалый, добрый молодец, по прозванью Свет-богатырь. И такой он был добрый да ласковый, разумный да приветливый, что всем люб был. Само святое солнышко колоколнышко его холило, нежило, золотым лучом одаривало, и приглянулась Свет-богатырю красная девица Офросинья Терентьевна.

Да жила-то красная девица в терему высоком у батюшки с матушкой, за оградой высокой, за затворами железными, за запорами чугунными, за семью замками немецкими да за печатью.

Закручинился удалый, добрый молодец, отемнел с лица, не ест, не пьёт; на белый свет смотреть ему тошнёхонько.

Задумали князья-бояре, загадали воеводы московские горю этому помочь, поженить доброго молодца на душе красной девице. Пошли они в Терентьев терем, ударили Сударю-Терентью челом и говорят:

– Так и так, государь Терентий Фёдорыч. Мы, купцы, за товаром пришли. У нас торговец, у тебя товар. Отдашь ли его нам? А мы к тебе сватами пришли.

– Что ж, – говорит Терентий, – я дочку свою не неволю, – коли добрый человек, будь на то воля Господня.

Как прослышала про то красная девица, взял её страх за сердце. «Кого ещё, – думает, – Бог пошлёт. Али мне худо жить у батюшки родного, у матушки ласковой?.. Не хочу я ни за кого замуж идти!..