Русские народные сказки Сибири о богатырях

Дернул Световик за канат, проснулись там наверху, потащили. Вытащили, пошла суматоха. Светлан там пристроился к имя, хитрый.

— Берите, — говорит, — молодцы, я старик, обожду.

Взял эту себе Вечерник. Вытаскивают другую — берет Полуношник. Дожидается Светлан:

— Третья будет моя, конфета хорошая.

Кончил братовей наделять. Привязал последнюю — берет Светлан. «Что теперь делать? Ежели они спутались со Светланом — не быть мне на белом свете».

Привязал меч на пробу; потащили, сажени три не дотащили, обрезали. Ушел меч в землю по рукоять.

— Вот славно, — говорит. — Хорошо. Получай за услугу!

Повесил голову буйную Световик, пошел бродить, не найдет ли выход какой из пещеры.

От дыры ушел, и близко ли, низко ли, высоко ли видит — деревянный дом, кругом изгорода тоже высокая, даже рукой не захватить. Смотрит, кругом засеянный хлебом этот дом; хлеб разный, всякий — и пшеница, и ярица — негде даже пойти, никакой межи не оставлено. Пробрел по хлебу, добрел до изгороды, глядит, где бы найти дверь, войти в двор; тогда он пошел, находит, калитка, видит, пред ём. Попробовал отворить — заперта, а заплот высокий, перелезть тоже нельзя, только наружу одно окно у избы и то больно высоко, рукой нельзя достать. Посмотрел, посмотрел, что делать? Постучал раз, два, три — голосу не подают. На дворе скотина находится, мычат коровы, овцы, теляты и никто не выходит на двор из дому. Он еще постучал, покрепче; слышит, скрипнули двери, выходит белый, как лунь, старик, выходит и спрашиват:

— Кто там меня беспокоит? Будет надо мной выводить насмешки!

— Это, отец, я!

— А кто ты такой?

— Я рыцарь из того свету, где солнце светит; это я, русский рыцарь, попал, чтобы царских дочерей вынести, а сам остался: там изменили товарищи, не то товарищи — родные братья. Змеи убиты, а все дворцы разметены. Подкрепи мою силу, я устал, а ты погонишь — совсем пропаду. Наверно, ты добрый человек, хлебопашеством заниматься и скот есть, наверно, ты меня не обидишь.

— Стой, еще посмотрю, каков ты. Я всех тут чертей знаю; а ты не похож на них. Пойдем, заходи; расскажу, как попал сюда.

Сходят в дом. Старик достает жаркое, хлебца.

— Муку сам мелю, мельницу имею ручную, и скот, и хлеб. Только земли имею мало, всего, что в ограде.

— А это чей хлеб?

— Это тебе расскажу: тут живет самая мать этих идолов. У ней еще три сына, только юные; они уж начали учиться магии, и будут такие черти, духи, еще сильнее тех. И теперь от них покою нет. Вот жизнь какая на старости лет! Я раз ехал на коне, застигла ночь и попал нечаянно; был рыцарь итальянской и поехал сам себя показать и людей посмотреть. Да смаху и попал в провалища; конь осел, а я угадал — не убился. Одумался, пошел, тут дикий хлеб был, питался; выйти никак невозможно было. Ходил по пустыни. Недалеко тут река Серебрянка. Я у речки был, тут рос дикий хлеб, я его собирал. Хлеб рос плохой. Надо было подумать и об жилище. Жить было негде, давай строить, сух арнику набрал. Потом сюда заявилась мать с семью сыновьями (один наверху там остался жить); поселились здесь, давай притеснять; хлеб сею — они хлеб травят, сомнут, и землю захватили. Стал диких овен имать, теленка, коров диких приучать, пошел приплод. Так живу. Дикое конопле стал сеять, вязать рубашки, штанишки. Топоришко вот сдержал весь, один обух остался. Эти, когда поженились, притащили красавиц, спокойно стали, поселились отдельно. Теперь опять мать начала ереститься. От ребят покою нет: быот, за бороду дергают, боюсь калитку отворять — истязать будут.

— Значит и мне придется с тобой жизнь коротать? Побил я их — шести- и девяти- и двенадцатиглавых, а этого я не знаю, что тут еще живет их отродье.

— Ты подумай об этом, — говорит старик, — а то нам обоим хана будет.

— Ну если я тех уходил, не страшился, а с этими-то я справлюсь. Найми в пастухи меня.

— А чем кормить я тебя буду. Да ладно, что есть, то вместе. Заморить-то не заморю, и сыт не будешь.

— А ничего. Пасти буду, скота накормлю и сами сыты будем. Я прогоню скота через их хлеб и они ничего не сделают.

— Ой, смотри, не страви у них хлеб.

— Ниче, давай попасу.

Отворяет Световик калитку и выгнал скот прямо в хлеб, пошли чистить. Старик испугался, кричит:

— Что ты делашь? Али мне из-за тебя побои на старость лет принимать!

— А пусть пластают, — кричит Световик, — напьются и опять пущу.

Старик затворился, совсем испугался:

— Вот подлеца какого принял, убьют! (А сам в крыльцах сажени полторы).

Поглядыват в окошко, что будет дальше. Световик улегся в хлеб, отдыхат; скот по всему хлебу разошелся. Яга-ягишна люстру навела, глядит — дворцов нет. Навела на стариков дом — скот в хлебе.

— Иди-ка его, старого хрена, убей, чтобы его духу поганого здесь не было!

Пошел младший сын — пошел, запнулся в хлебе за Световика:

— А черт, колодина!

Глядит, человек:

— Что ты тут, невежа, спишь, а скот в хлебе?

Поднялся Световик:

— А что тебе надо?

— А ты заговаривать еще, холуй!

Бац его в рыло. А тот еще насмехнулся:

— А га, задаешься, батрак!

Бац ему в нос. Тот так развернулся, и уложил его с одного раза. Сам лег спать.

Второй бежит; опять запнулся: