Русские. Нация, цивилизация, государственность и право русских на Россию

Под эту практику исторического нигилизма, систематического унижения национального чувства русского народа, подводила теоретический фундамент историческая школа Н.М. Покровского, рассматривавшая историю России «от историка Карамзина до вредителя Рамзина» (как выражался Демьян Бедный) как историю «тюрьмы народов», а национальных героев – как прислужников царей и торгового капитала. Национальное государство для Покровского равнялось внеклассовому государству, а потому, настаивал историк-марксист: «Не так важно доказать, что Иисус Христос исторически не существовал, как то, что в России никогда не существовало внеклассового государства».

Поскольку русское великодержавие было для Покровского выражением сущности русского торгового капитализма, то и вся русская культура приобретала в этой связи проклятый великодержавный оттенок:

«Вся русская классическая литература, насквозь великодержавна. И великодержавие ее чрезвычайно характерно для националистической политики. Для всех этих историков русская история есть история великорусского племени. И это чрезвычайно характерно, потому что главным агентом того исторического процесса, который я характеризую, является великодержавная народность. Русский промышленный капитализм складывался около Москвы – великорусского центра, и московский отпечаток чрезвычайно резко лежит на всей его политике. Отсюда прежде всего великодержавность этой литературы».

Ненависть Покровского к единой русской нации заходила так далеко, что в опубликованной в 1930 г. статье «Возникновение Московского государства и «великорусская народность»» в ранг «тюрьмы народов» у него возведено даже Великое княжество Московское. «Дело шло о покорении целого ряда независимых до тех пор народов преимущественно финского племени». Покровский писал:

«Российскую империю называли «тюрьмою народов». Мы знаем теперь, что этого названия заслуживало не только государство Романовых, но и его предшественница, вотчина потомков Калиты. Уже Московское великое княжество, не только Московское царство, было «тюрьмою народов». Великороссия построена на костях «инородцев», и едва ли последние много утешены тем, что в жилах великоруссов течет 80 % их крови. Только окончательное свержение великорусского гнета той силой, которая боролась и борется со всем и всяческим угнетением, могло служить некоторой расплатой за все страдания, которые причинил им этот гнет».

Русскую нацию «историки-марксисты» были готовы развинтить до уровня веси, чуди и мери. К 1933 году русская нация как сообщество скрепленное общей памятью, общей традицией, общими адаптационными установками стояла на грани уничтожения совокупностью процессов коммунистической денационализации и хозяйственной коллективизации. Однако резкое «поправение» капиталистической Европы после прихода к власти в Германии НСДАП вынудило коммунистическую партию начать пересматривать свою политику. Становилось все более очевидно, что отменить национальный фактор на международной арене с такой же легкостью, как и внутри страны – невозможно.

Советская власть начинает все чаще апеллировать к русскому началу не только в смысле интернационального долга «народа-держиморды» и не только к идее о русских, как о передовой революционной нации, но и к русской исторической и культурной традиции. Эта традиция перестает рассматриваться как чисто отрицательный фактор, подлежащий преодолению.

Этап стишков «Я предлагаю Минина расплавить…» оказывается пройден. Из уст Сталина звучит: «Нам нужен большевистский Иловайский» (имя Д.И. Иловайского было своеобразным символом националистической охранительной историографии). Школа Покровского предается идеологической анафеме. Основой историографического консенсуса становится тезис о России как о развитии раннего «русского национального государства».

Создается линейка фильмов и литературных произведений, посвященных выдающимся национальным героям прошлого – Александру Невскому, Минину и Пожарскому, Суворову и Кутузову. Символическим водоразделом стала показательная расправа в ноябре 1936 года над оперой «Богатыри», для которой Демьян Бедный написал разнузданно русофобский текст.

Еще более существенное значение, чем изменения в верхних слоях идеологической атмосферы, имели решения по сворачиванию «коренизации» в союзных и автономных республиках, решение об обязательном переводе всех национальных алфавитов на кириллицу (а еще в начале 1930-х латинизация на полном серьезе обсуждалась как будущее русского языка), формулировка жестких требований по обязательному изучению всеми школьниками русского языка.