Примерно час мы проговорили с ним, уединившись в фойе. Речь, естественно, шла о российских проблемах и трудностях. Годом раньше страна прошла через события августа 1991-го г., а вскоре произошёл распад СССР. Российское правительство Ельцина – Гайдара проводило рыночные реформы, первым результатом которых стал мощный всплеск инфляции. В Москве шли острые дискуссии о шоковой терапии, о малой и большой приватизации, об интеграции с остальными странами СНГ. Леонтьев сказал, что он не в состоянии следить за всеми аспектами бурных событий в бывшем СССР и в Восточной Европе, но что ситуация его глубоко тревожит. Представляют ли себе люди, стоящие у власти в Москве, Киеве, Варшаве, Праге, какое именно общество и какую экономику они хотят “построить” на руинах коммунизма? Порой кажется, что они хотят капитализма, которого уже нет на Западе. Но и там часто нет правильного понимания дел в России и соседних странах. Американские экономисты склонны считать, что речь идёт о довольно стандартной макроэкономической задаче, рецепты решения которой можно найти в учебниках. Конечно, в экономических проблемах разных стран есть много общего. Но переворот, который происходит в России, органически связан со всей её историей, с особенностями развития общества. Речь идёт не только об изменениях в экономике, но и об огромном социальном и культурном перевороте. Слом громоздкой и неэффективной машины социалистического планирования не означает, что нужно вообще отказаться от всякого планирования, от основанного на принципах науки государственного руководства хозяйством.
Таковы в самых главных чертах мысли Леонтьева о событиях начала 90-х годов и о путях развития России. Всё это было сказано умно и лаконично, с большой скромностью и тактом. Это были ни в коем случае не рецепты и рекомендации, которые в те годы в изобилии сыпались от иностранных экспертов на российское руководство, а именно мнения и соображения, продиктованные искренним доброжелательством и симпатией. Вернувшись в Москву, я попытался донести их до публики через печать.
Последний раз я встречался с Василием Васильевичем летом 1993 г. в Петербурге. Он приезжал в свой родной город, чтобы участвовать в учреждении Леонтьевского фонда, призванного содействовать развитию экономической науки и образования в России.
* * *
Не могу утверждать, что Леонтьев испытывал ностальгию по своей первой родине, что он хотел как-то подчеркнуть свою русскость. Необходимо отдавать себе отчет, что вся его зрелая научная деятельность связана с Соединёнными Штатами, что его научные достижения принадлежат теперь всему миру. Но есть неоспоримые факты, показывающие, что СССР и Россия постоянно находились в сфере его интересов и внимания, что он поддерживал тесные контакты с российскими учёными и по мере сил помогал им. Я полагаю, что Леонтьеву было приятно знать, насколько его ценят и уважают в России».
Русский, который изменил Голливуд
Михаил Александрович Чехов (1891–1955)
О своём племяннике, когда тот был ещё мальчиком, его великий дядя в письме к его матери М. П. Чеховой писал: «Я думаю, что из него выйдет талантливый человек». И не ошибся. Уже в 1907 Михаил поступил в Театральную школу им. А. С. Суворина при театре Литературно-художественного общества и стал с успехом выступать в школьных спектаклях. А в историю русского театра Михаил Чехов вошёл вместе с основанной Константином Станиславским и Леопольдом Сулержицким Первой студией МХТ, в которую он поступил в 1912 году. «Насколько Сулержицкий и Вахтангов являлись символом Первой студии в области режиссуры, настолько Чехов был символом в области актерского мастерства», – отметит вскоре его современник, театровед Павел Марков. Чехов оказался самым блестящим из учеников Станиславского. Тот говорил молодым актерам МХТ: «Изучайте систему по Мише Чехову, всё, чему я учу вас, заключено в его творческой индивидуальности. Он – могучий талант, и нет такой задачи, которую он не сумел бы на сцене выполнить».
В октябре 1922-го года во МХАТ состоялась премьера «Ревизора» в постановке Е. Вахтангова. Вот строки из тогдашней рецензии: «Быть может, в первый раз за все те восемь десятилетий, которые насчитывает сценическая история “Ревизора” на русской сцене, явлен наконец-то тот Хлестаков, о котором писал сам Гоголь»