Русские отцы Америки

Чехов спорил с системой Станиславского, хотя у него же учился. Я уже знала кое что об этой системе и считала её совершенно правильной, но Миша говорил, что актёр должен не вытаскивать из себя личные чувства, демонстрируя их в роли, а, напротив, перевоплощаться и жить чувствами самого образа, тогда станет возможно талантливо играть любые роли, а не только близкие собственному характеру актера. Я пыталась размышлять и не могла понять, кто же прав, но, глядя, как играет Чехов, понимала, что он, Миша, в любой роли был так органичен, что казалось, это он рождён Гамлетом или Лиром, пылким Ромео или простым рабочим парнем с мозолистыми руками. Но главное – Чехов вселил в меня уверенность в собственных силах. Он говорил, что я прекрасный пластический материал, очень восприимчива и могу научиться многому, но театр не для меня, нужно сниматься в кино, вот только не играть что попало.

Когда я приносила сценарии со своими ролями, Чехов впадал в ярость:

– Да что же они на студии делают?! Они что, не понимают, что Вы можете играть серьёзные роли?!

Конечно, я создавала Чехову немало проблем своей несобранностью и опозданиями. У него не было возможности и желания ждать меня, если я задерживалась, а мне никак не удавалось рассчитать время, чтобы всё успеть, как это умудрялись делать другие. Я извинялась, просила прощения, чего никогда не делала перед участниками съёмок в Голливуде, потому что вовсе не хотела ничего доказывать Мише Чехову или наказывать его, я хотела у него только учиться. И он прощал меня, учил актёрскому мастерству и жизни. Когда Миша Чехов в 1955 году умер, для меня это стало настоящим ударом. Потерять такого друга и наставника значило куда больше, чем потерять просто учителя актёрского мастерства. Он был мне вторым отцом, при том, что первого я не знала. В немалой степени под влиянием Миши Чехова я стала требовать от студии хотя бы показывать сценарии. Конечно, по контракту я не имела права выбирать, но это вовсе не значило, что меня можно заставлять играть только белобрысых дур! В конце концов неужели Занук действительно не понимал, что, предлагая мне однотипные, плохо написанные роли в пустых фильмах, попросту теряет деньги? Кажется, так. Я не желала быть простым товаром на время, товаром, который зрителям быстро надоест, я способна на большее!».

Русский отец американского «глянца»

Алексей Вячеславович Бродович (1898–1971)

Глянцевые журналы, их герои воспринимаются теперь символами исполнившейся мечты. Слово «мечта» тянет за собой – «американская»: фразеологизм. Забавно, что на становление американского глянца, а значит, и американской мечты едва ли не самое сильное влияние оказал выходец из России, где его имя практически неизвестно. В мировой же индустрии глянцевых журналов, рекламы, графического дизайна, модной фотографии Бродович является такой же культовой фигурой, как, скажем, Эйзенштейн для кинематографа. Он из тех людей, без которых эпоха была бы другой.

Чем занимался в России

Алексею Бродовичу исполнилось шестнадцать лет, когда началась Первая мировая война. Он отправился воевать. С фронта беглеца вернули родителям. Те послали его изучать военную науку в кавалерийское училище. Потом Бродович окончил Пажеский корпус и был-таки направлен на фронт. Получив звание капитана, вступил в Добровольческую армию. Был тяжело ранен в боях за Одессу.

Причины побега

Восемь месяцев пролежал в госпитале в Кисловодске, откуда при наступлении большевиков был эвакуирован вместе с другими ранеными сначала в Новороссийск, а затем – обычным путём белой эмиграции – в Константинополь.

От первого лица

«Дизайнер должен вести себя просто с хорошими фотографиями, но должен уметь выполнять акробатические трюки, когда фотографии плохие», – говорил он.

Что он сделал в Америке