Русские подвижники 19-ого века

В 1866 г., согласно поданному им прошению, епископ Феофан был уволен от управления Владимирскою епархиею и определен настоятелем в Вышенскую пустынь, но вскоре, по новому его прошению, он освобожден и от управления пустынью, причем за ним оставлены пенсия (1,000 р.), помещение до кончины в занимаемом им флигеле, с правом служения, по его желанию…

Какие причины побудили епископа Феофана, полного сил, оставить епархию и удалиться в уединение?

Разнообразны характеры и дарования людей. Есть люди, которых влечет внешняя деятельность, которым нужно жить на народе, которые только и дышат свободно в часы борьбы за дорогие им идеалы.

Есть люди иного склада. Их деятельность мало видна при жизни; с виду кажется, что они не дают новое направление людской жизни, новые ей толчки, как деятели первого рода. Вглубь, а не в ширь уходят их силы. Но ценны и долги вечные духовные плоды их духовной деятельности и, быть может, в конце концов оказывают более могущественное воздействие на людскую жизнь.

Эти люди — писатели, ученые, художники, святые.

Грубое прикосновение жизни, несоответствие запросов их души с окружающею их действительностью обособляет их от толпы, замыкает их в их внутреннем прекрасном мире, и из этого мира они творят на отраду и утешение мятущемуся человечеству бессмертные, вечные создания; писатели и художники — дивные произведения искусства; ученые — отысканную ими научную истину; святые — непреходящие, озаренные нездешнею красотой дела высочайшего, безусловного добра, воплощение в себе евангельской правды.

К таким людям принадлежал и епископ Феофан.

Ему трудно было среди мира и тех требований, которым надо уступать вследствие людской испорченности.

Беззаветная сердечная доброта, голубиная кротость, доверчивость к людям и снисходительность, — все это в нем говорило, что не ему жить среди непримиримых раздоров суетной мирской жизни.

Как начальнику, ему было тяжело, в особенности при значительности епископской власти.

Его доверием могли злоупотреблять; он не мог никому делать нужных выговоров. Когда это было необходимо, он поручал исполнить это своему ключарю.

Он, кроме того, чувствовал, что он может сказать книгами много такого, что крайне нужно сказать, и что еще почти никем не сказано. Его звала мысль отдать все силы духовному писательству. Это было внешнее побуждение.

А лично для себя — он желал все помыслы отдать одному Богу, Которого он так беззаветно любил. Ему хотелось, чтоб ничто не нарушало дорогого ему и совершенного общения с Богом. И он ушел от мира, чтоб быть наедине с Богом.

Он сам говорил впоследствии:

— Есть, например, посвящающие себя науке, искусству — отчего? Такой талант! — Почему же не благоволить к тем, которые посвящают себя Богу? Ибо и это дар Божий, и настроение духа таково.

Пример у епископа Феофана был постоянно пред глазами: это — святитель Тихон, к которому его с детства так влекло, и который тоже, оставив одну епархию, стал духовным кормильцем всего русского народа.

Конечно, удаляясь с кафедры, епископ Феофан больше всего думал о спасении своей души путем совершенного посвящения каждой мысли и дыхания Богу. Но над ним сбылось слово Христово.

В затворе, невидимый людям, он стал общественным деятелем громадной величины. Он искал царствия Божия, а само приложилось ему великое его значение для мира.

24 июля 1866 г., в воскресенье, произошло прощанье епископа с паствою.

После литургии, им отслуженной, епископ сказал последнее слово среди мертвой тишины, в которой слышались только иногда тихие рыдания. Он говорил:

"Не попеняйте на меня, Господа ради, что оставляю вас. Отхожу не ради того, чтобы вынужден был вас оставить. Ваша доброта не допустила бы меня переменить вас на другую паству. Но, как ведомый, ведусь на свободное от забот пребывание, ища и чая лучшего, — как это сродно естеству нашему. Как это могло образоваться, не берусь объяснять. Одно скажу, что кроме внешнего течения событий, определяющих наши дела, есть внутренние изменения расположений, доводящие до известных решимостей; есть, кроме внешней необходимости, необходимость внутренняя, которой внемлет совесть и которой не сильно противоречит сердце. Находясь в том положении, об одном прошу любовь вашу, — оставя осуждения сделанного уже мною шага, усугубьте молитву вашу, да не отщетит Господь чаяния моего и дарует мне, хоть не без трудов, обрести искомое мною. И я буду молиться о вас, — буду молиться, чтоб Господь всегда ниспосылал вам всякое благо, — улучшал благосостояние и отвращал всякую беду, паче же чтоб устроял ваше спасение. Спасайтесь, и спасетесь о Господе! Лучшего пожелать вам не умею. Все будет, когда спасены будете".

И началась на 28 лет эта уединенная, полная непрерывных трудов жизнь.

Первые шесть лет епископ ходил ко всем службам, и к ранней обедне. В церкви он стоял, не двигаясь, не прислоняясь, с закрытыми глазами, чтоб не развеиваться. Бывало, что когда ему подносили антидор, он несколько минут этого не замечал.

В праздники он обыкновенно служил.

Но с 1872 года он прекратил все сношения с людьми, кроме настоятеля и своего духовника.