Русские подвижники 19-ого века

Гонение на о. Леонида улеглось, когда Оптину, в 1837 г., проездом в Киев, в сопровождении Калужского архиерея, посетил Филарет, митр. Киевский, давно знавший о. Леонида. Между прочим, архипастырь сказал ему при архиерее: "Почему ж ты не в схиме?" Старец молчал. — "Ты схимник, и должен носить схиму".

С этого дня, до кончины, старец начал снова носить схимнический великий параман.

Много душевной тяготы принял за время гонения о. Леонид, но остался тверд.

Проживавший в Оптиной помещик Желябужский, при переводе старца в монастырь, выстроил для него келлию. Но и это жилище изгнанника не было последним. В 1839 г. было воздвигнуто гонение на Белевских (женского монастыря) учениц о. Леонида, отразившееся и на нем. Старца велено было перевести в другую келлию, подальше от ворот, и запрещен прием посетителей; дан ему приказ, не взирая на болезнь ежедневно ходить в церковь. Народ ждал этих выходов, падал на землю, целовал края одежды его, выражал жалость к нему.

Малое расстояние до храма о. Леонид, обуреваемый народом, шел не менее получаса. В церкви, близ старца, собиралась толпа.

Разнеслись слухи, что о. Леонида сошлют в Соловки или в больницу Боровского монастыря, под надзор. Ученики, в ужасе разлуки со старцем своим, решили написать Сергиевскому настоятелю о. Игнатию Брянчанинову, чтоб он сыскал старцу защиту у членов Синода. Долго отказывался старец, но, наконец, по неотступным просьбам, подписался, не читая, под письмом, составленным о. Макарием. Митрополит Филарет московский, бывший в то время в Петербурге, по просьбе о. Игнатия написал калужскому архиерею, и слухи о заточении замолкли. Письмами же обоих Филаретов к тульскому преосвященному были оправданы и вновь приняты изгнанные Белевские ученицы старца. Впоследствии эти изгнанницы были игуменьями.

Так перенес старец гонения, не прерывая сношений с народом и монашествующими, по близости с Оптинским скитом.

В монастыре о. Леонид, как и в скиту, никому не отказывал; особенно же прилежал простому народу, как имеющему особую нужду в помощи. Некоторые, придя к нему, только стонами могли выразить свою скорбь, а он так понимал свою обязанность.

— Это бы ваше дело, — отвечал старец одному священнику, попрекнувшему его в том, что застал его толкующим с бабами, — а скажите, как вы их исповедуете? Два, три слова спросите — вот и вся исповедь. Но вы бы вошли в их положение, разобрали бы, что у них на душе, подали бы им полезный совет, утешили бы их в горе. Делаете ли вы это? Конечно, вам некогда долго с ними заниматься. Ну, а если мы не будем их принимать, куда ж они, бедные, пойдут со своим горем?

Потому и говорил о нем народ: "Он для нас бедных, неразумных пуще отца родного. Мы без него, почитай, сироты круглые".

3. КЕЛЕЙНАЯ ЖИЗНЬ. КОНЧИНА

Советы о. Леонида имели огромный вес потому, что он соблюл сам в своей жизни то, чему учил других. Все же, что говорил, говорил не от себя, а подкреплял изречениями св. Писания или св. отцов.

Больше всего заботился о. Леонид о том, чтоб приходящие к нему сознали грехи свои и страсти и положили исправиться. Уча соблюдению церковных постов, старец не одобрял чрезмерных самочинных телесных подвигов, и со многих снимал вериги. Чтоб врачевать других, о. Леонид прежде всего должен был уврачевать себя, и в годы старчества он действительно являл в себе великую мирность духа — никто не видал его нетерпеливым, ропщущим, раздраженным, унылым. Что и как говорить посетителям, о. Леонид о том не заботился и действовал по внушению Божию.

Чтоб не смущать духовною высотою своею приходящих к нему, о. Леонид прикрывался шутливым обращением. Самая его речь, состоя из слов Писания и выразительного меткого народного наречия, была особенная. Старец был неизменно и безусловно прямодушен, представляя полную противоположность тем, о ком сказано: "Умякнуша словеса их паче елея, и та суть стрелы".

"Свой своего всегда найдет", — говорил он, — т. е. всякий поймет нужное ему наставление, как бы оно ни было выражено. Не любил старец "ученого штиля политику и душевного[9] человечества художественное соображение". "Ребята, за что купил, за то и продавай!" — наставлял он учеников.

Простота о. Леонида доходила иногда до полуюродства, и некоторые не могли понять таких действий старцева смирения, и осуждали его, как осуждали за тучность, происходившую от болезни. Но прозорливый старец исправлял таких людей, открывая им их помыслы и напоминая им грехи, которые должны бы больше их касаться, чем тучность о. Леонида.

Внешних изъявлений привязанности о. Леонид не любил, называя их "химерою". "Я был при о. Феодоре без фанатизма, — говорил он, — мысленно же готов был кланяться ему в ноги".

Внутренний мир, успокоение сердечное и радость ощущались в присутствии старца; помыслы исчезали, горе утихало при виде его.