Русские поэты XIX века: Хрестоматия

Он родился в Москве в семье известного историка Сергея Михайловича Соловьева, где вся жизнь была подчинена научным занятиям. Мать будущего философа и поэта была женщиной набожной, склонной к мистицизму. Окончив гимназию, Соловьев поступает на физико-математический факультет Московского университета, но вскоре переводится на историко-филологический. Защитив магистерскую диссертацию, он становится доцентом кафедры философии университета и читает также лекции в Петербурге. Защитив в начале 80-х годов докторскую диссертацию «Критика отвлеченных начал», Соловьев оставляет педагогическую деятельность и отдаётся литературной работе. Он много путешествует по Европе, посещает Египет, описав свои странствия в поэме «Три свидания».

В основе его доктрины лежала идея «вечной женственности», воплощающая божественное начало, которое противостоит всему безобразному – злу и хаосу. Цель человечества – «устроение царства Божия на земле».

Природа наделила Соловьева незаурядным поэтическим талантом. Он – большой мастер психологической лирики, которая, как и пейзажная, одухотворена мистическими идеями. В его литературном окружении – Фет, Достоевский, Случевский. В известной мере поэзия Соловьёва подготовила почву для символизма. Он оказался ближайшим предшественником Блока («Стихи о прекрасной даме»). Однако первые опыты символистов поэт встретил весьма критически, полностью отрицая их претенциозность, вычурность и бессодержательность. Свое отношение к ним он выразил в многочисленных эпиграммах и пародиях – «На небесах горят паникадила» и др.

В советское время, объявленный сугубым реакционером, Соловьев фактически был удален из истории русской словесности в её школьной и вузовской интерпретации. В результате поэзия конца XIX века много потеряла в своём подлинном звучании.

ОСЕННЕЙ ДОРОГОЙ

Меркнет день. Над усталой, поблекшей землей
Неподвижные тучи висят.
Под прощальным убором листвы золотой
И берёзы, и липы сквозят.

Душу обняли нежно-тоскливые сны,

Замерла бесконечная даль;
И роскошно блестящей и шумной весны
Примирённому сердцу не жаль.

И как будто земля, отходя на покой,

Погрузилась в молитву без слов,
И спускается с неба невидимый рой
Бледнокрылых, безмолвных духов.

1886

* * *

Милый друг, иль ты не видишь,
Что всё видимое нами —
Только отблеск, только тени
От незримого очами?

Милый друг, иль ты не слышишь,

Что житейский шум трескучий —
Только отклик искажённый
Торжествующих созвучий?

Милый друг, иль ты не чуешь,

Что одно на целом свете —
Только то, что сердце к сердцу
Говорит в немом привете?

1895

СВЯТАЯ НОЧЬ

Во тьму веков та ночь уж отступила,
Когда, устав от злобы и тревог,
Земля в объятьях неба опочила
И в тишине родился: «С нами Бог!»

И многое уж невозможно ныне:

Цари на небо больше не глядят,
И пастыри не слушают в пустыне,
Как ангелы про Бога говорят.

Но вечное, что в эту ночь открылось,

Несокрушимо временем оно,
И Слово вновь в душе твоей родилось,
Рождённое над яслями давно.

Да! С нами Бог – не там, в шатре лазурном,

Не за пределами бесчисленных миров,
Не в злом огне и не в дыханье бурном,
И не в уснувшей памяти веков.

Он здесь теперь – средь суеты случайной,

В потоке шумном жизненных тревог.
Владеешь ты всерадостною тайной:
Бессильно зло; мы вечны; с нами Бог.

ОТЗЫВ НА «ПЕСНИ ИЗ «УГОЛКА»»

К.К. Случевскому