Русские принцессы за границей. Воспоминания августейших особ

Она махнула рукой, но этот знак заметил не камер-паж, а вице-канцлер граф Остерман и принял на свой счет. Старец подбежал к императрице так быстро, как только мог с помощью своей длинной клюки. Государыня поднялась, отвела его к окну и очень серьезно говорила с ним около пяти минут. Затем она вернулась ко мне и спросила, довольна ли я ею.

– Мне хотелось бы, – ответила я, – чтобы все петербургские дамы поучились у вашего величества, как нужно принимать гостей.

– Но как же я могла поступить иначе? – возразила она. – Я огорчила бы этого старичка, сказав, что он ошибся. Вместо этого я поговорила с ним о том о сем, убедила, что я его действительно звала, и он доволен, и вы довольны, а я так в особенности.

Король явился, и императрица была приветлива и любезна с ним, но соблюдала меру и необходимое достоинство. Их величества взаимно изучали друг друга и пытались проникнуть намерения друг друга. Прошло несколько дней, и король заговорил о своем желании союза. Императрица ответила в том смысле, что нужно сперва обеспечить переговоры о главных пунктах, а потом уже давать обещание. Переговоры и прения следовали одни за другими. Министры и договаривающиеся стороны пребывали в хлопотах и возбуждали любопытство двора и города.

Был парадный бал в большой галерее Зимнего дворца. Король еще не знал о склонности к нему великой княжны Александры и очень тревожился. Через день на большом празднике в Таврическом дворце я как раз сидела возле императрицы, а король напротив нас, когда княгиня Радзивилл принесла императрице медальон с портретом короля, сделанным из воска замечательным художником Тончи. Он сделал его по памяти после того, как всего один раз видел короля на балу в галерее.

– Очень похож, – сказала императрица, – но я нахожу, что граф выглядит на нем очень грустным.

Король с живостью ответил:

– Еще вчера я был очень несчастлив.

Благоприятный ответ великой княжны был ему сообщен только утром того дня.

Когда двор переехал в Зимний дворец, то было приказано давать балы всей придворной и городской знати. Первый бал состоялся у генерал-прокурора графа Самойлова. Погода все еще была хорошая, поэтому несколько русских и шведских вельмож ожидали приезда императрицы, стоя на балконе. В ту минуту, когда показалась ее карета, заметили, как пролетела комета и погасла над крепостью. Это явление подало повод ко многим суеверным предположениям. Императрица вошла в зал, когда там уже находился король и шел бал. После первых танцев она удалилась с королем в кабинет, куда призвала некоторых своих приближенных. Сели играть в бостон, и в это время их величества впервые переговорили по поводу брака. Императрица вручила королю бумагу и просила прочесть ее дома. Я оставалась в большой зале, и ее величество призвала меня и велела занимать тех, кто не играл. Вскоре она с королем вернулась в бальную залу. Был предложен превосходный ужин, но императрица не села за стол и уехала очень рано.

Граф Строганов тоже дал бал, который императрица почтила своим присутствием. Переговоры о свадьбе шли на лад, и ее величество была весела и более любезна, чем обыкновенно. Она велела мне сесть за ужином напротив влюбленных, а потом рассказать ей об их беседе и манере себя держать.

Король был совсем поглощен великой княжной, они говорили без умолку. После ужина императрица подозвала меня и спросила о моих наблюдениях. Я ей сказала, что заботы княгини Ливен оказались напрасными, что великая княжна совершенно испорчена, так что больно смотреть, что король не ел и не пил и что они пожирали друг друга глазами. Все эти шутки очень развеселили императрицу. У нее в руках был веер, чего я раньше никогда не видела, и она его держала так странно, что я не сдержала изумления. Она это заметила.

– Мне кажется, что вы надо мною смеетесь, – сказала она мне.

– Признаюсь, ваше величество, что мне никогда не приходилось видеть, чтобы веер держали так неловко.

– У меня немного вид «Нинет при дворе», не так ж, но, правда, Нинет очень пожилой?

– Эта рука не создана для пустяков, – отвечала я, – она держит веер, как скипетр.

Были еще праздники у австрийского посла, графа Кобенцеля, и на даче у вице-канцлера графа Остермана.

Хочу поместить здесь копии с некоторых бумаг, написанных собственною рукою императрицы и шведского короля. Они были сообщены мне вскоре после смерти Екатерины Второй.