Русские современники Возрождения

Однако у великого князя, как и у Курицына, была своя большая цель, и он умел к ней идти, не стесняясь ничем. Не склонный по натуре к ратным подвигам (в военных действиях ему приходилось участвовать лишь в юности, когда он был наследником и соправителем отца), он был, однако, человеком государственного ума и прирожденным дипломатом. Он верил, что его задача — подчинить Москве все земли, когда-то входившие в состав Киевской Руси, и хотел править в могучем и грозном для соседей государстве. К концу жизни его владения были уже поистине обширны и далеко превосходили Московское княжество времен его отца. А для себя он добился власти, о которой не смели и мечтать его предки. К концу жизни Иван Васильевич стал как бы живым богом — доступ к нему не мог получить не только бедный проситель, но часто и ближние люди вроде Курицына. За обедом князь много пил и настойчиво заставлял пить других; потом он нередко засыпал, а приглашенные не смели сказать слова, чтобы не разбудить повелителя; проснувшись, он становился весел и иногда изволил шутить^{140}.

Иван III, видимо, не запрещал Курицыну мечтать о будущем устройстве, при котором великий боярин, священник или простой человек будут равны перед законом. Но такое устройство было ему совсем не нужно. Не были нужны подобные преобразования и новым хозяевам — даже бывшим холопам, владевшим теперь всеми благами земными и совсем не помышлявшим о всеобщей справедливости. Новый Судебник, принятый в 1497 г., провозглашал не только «правый суд» и наказание за «лихие дела». Впервые в общерусском масштабе этот кодекс законов ограничил срок, когда разрешался переход крестьянина от одного господина к другому (только за неделю до и педелю после «Юрьева дня осеннего» — 26 ноября), сделав таким образом важный шаг к установлению крепостного права на Руси.

Церковь, у которой отобрали много земель, была ущемлена в своих правах, а между тем она имела сильное влияние в обществе, — Иван Васильевич готов был немного потесниться за столом и допустить к себе верных иерархов. А иерархи уже давно хотели сближения с государем — лишь бы только он перестал держать их в страхе и покровительствовать людям, рассуждавшим о том, о чем не повелел думать бог. Победа при Ведроши обеспечила присоединение к Русскому государству Брянска, Дорогобужа, Гомеля, Новгорода-Северского, но до полного завоевания киевских земель было еще далеко. Следовательно, надо было искать сближения с иерархами — и западнорусскими, и своими, — а не отпугивать их «княжеской реформацией».

Первые годы XVI века были временем непрерывных переговоров Ивана III с обличителями ереси, еще недавно враждебными «державному». После опалы и заточения Елены Стефановны великий князь вызвал к себе Иосифа Волоцкого и беседовал с ним о церковных делах. Во время разговора Иван III признался Иосифу, что он знал «которую держал Алексей протопоп ересь и которую держал Феодор Курицын»; он обещал послать по всем городам «обыскивати еретиков, да искоренити»^{141}.

Но за уступку «державный» хотел ответных уступок. В 1503 г. согласно более поздним известиям великий князь на церковном соборе поднял вопрос о «землях церковных, святительских и монастырских». Попытка эта не имела успеха. Единственная уступка обличителям корыстолюбия высшего духовенства, на которую пошел собор, был запрет взимания «мзды» (платы) со священников и дьяконов за «поставление» на церковные должности. Эта «мзда» вызывала возмущение еще во времена стригольников, выступал против нее и новгородский еретик конца XV в. Захар. Собор постановил за поставление «от священнического чина ничего никому не брать».

По сравнению с широкими планами уничтожении монастырских вотчин это было совсем незначительным нововведением, не дававшим великокняжеской власти существенных выгод, однако и оно имело важные последствия. Владыка Геннадий чувствовал себя после собора победителем — еретическая «буря» кончилась, новые покушения на монастырские земли были предотвращены. Вернувшись в Новгород, он счел для себя не обязательной и единственную уступку, сделанную собором, и начал «мзду имати у священников от ставленья наипаче первого» (т. е. больше, чем прежде). Но Геннадий переоценил свою силу. Иван III выместил свое недовольство за неудачу собора на новгородском владыке — владыку не только лишили сана, но «взяли, и казны попечатали, и поехали к Москве»^{142}.