Летописи на Руси и в последующие века далеко не всегда были княжескими; они велись, например, в Новгороде и в Пскове, где власть князя бывала временной и формальной. Колоссальный объем и широкий временной охват, свойственный большинству сводов, делал для частных лиц невозможным составление их в сколько-нибудь полном виде; однако использовать предшествующий свод и создать на его основе свою, индивидуально обработанную (обычно в последней части) версию его мог отдельный книгописец — то в монастыре, то при дворе какого-либо иерарха — митрополита или епископа.
В середине XV века в России был составлен обширный летописный свод, занявший в истории русского летописания важнейшее, едва ли не центральное место, по не получивший у исследователей сколько-нибудь прочного определения. Его называют то «сводом 1448 года», то «Новгородско-Софийским сводом 30-х годов», то еще как-нибудь. Текст «свода 1448 г.» (примем это обозначение условно) дошел до нас в летописях XV века, именуемых в пауке Софийской I и Новгородской IV — до конца первой четверти XV века они в основном совпадают. Почти не существует летописей, начиная со второй половины XV века и включая XVI век, в основе которых по лежал бы упомянутый свод.
По широте влияния на последующее летописание этот свод едва ли уступает «Повести временных лет», с которой начинается огромное большинство русских летописей. Но если имя вероятного составителя «Повести временных лет» — Нестора — достаточно известно, то личность «Нестора XV века», создателя «свода 1448 г.», остается загадочной. Где составлен был этот свод? Несмотря на многочисленность его новгородских известий, «свод 1448 г.» имеет общерусский характер; описывая конфликты новгородцев в конце XIV века с великим князем и митрополитом, свод явно сочувствует этим последним. Составленный во всяком случае после начала феодальной войны и ближе к ее концу, чем к началу{22}
, «свод 1448 г.» был, по всей видимости, связан с митрополией «всея Руси».Но какова была судьба самой митрополии в эти годы? В 1430 г. умер митрополит Фотий, и именно после его смерти борьба за великокняжеский престол приняла наиболее острые формы. В 1434 г. митрополитом всея Руси стал, с благословения константинопольского патриарха, смоленский епископ Герасим, но он, как пояснил псковский летописец, «на Москву не поеха, заве (потому что) князи руския воюются и секутся о княжении великом». Оставаясь в Смоленске, Герасим руководил оттуда общерусскими церковными делами — в 1434 г. к нему ездил благословляться новгородский архиепископ Евфимий II. Пребывание Герасима на митрополичьем престоле было недолгим — в 1435 г. его заподозрил в измене и сжег литовский великий князь.
В 1437 г. патриарх назначил русским митрополитом грека Исидора, игумена одного из Константинопольских монастырей. Византия переживала в то время трагический момент своей истории: к стенам Константинополя, оставшегося последним клочком земли некогда могущественной империи, подступали турки, готовые завоевать город; спасти его могла только помощь западных христиан — католиков. Исидор стал одним из активнейших сторонников унии (объединения) с католиками, но на Руси унию не признали. В связи с этим летописи обычно избегают упоминать о его митрополичьей деятельности. Однако из отдельных сообщений известно все же, что с весны до осени 1437 г. Исидор выполнял свои святительские обязанности в Москве, а затем полгода провел в Новгороде и Пскове. После поездки в Италию и подписания унии Исидор в 1441 г. снова приехал на Русь и продолжал считаться митрополитом, даже скреплял договоры между князьями. Но потом он все же вынужден был уехать, и митрополия вновь стала вакантной.
О следующем митрополите — бывшем рязанском владыке Ионе мы уже кое-что знаем: в 1446 г. он помог Шемяке захватить детей Василия Темного — будущего Ивана III с братом — и был за это поставлен на митрополию. Василий Темный простил Ионе его службу Шемяке. А. А. Зимин справедливо объяснил это довольно неожиданное решение великого князя тем, что «сильные мира сего любят сторонников с сомнительной репутацией: те всегда стараются быть преданными»{23}
.Но шемякиного митрополита не признали остальные князья; для них он оставался только рязанским епископом, и ему предстояло еще добиваться митрополичьего престола.