Последний общерусский оппозиционный летописный свод, сохранившийся в составе Софийской II и Львовской летописей XVI века, доходил до середины или конца 80-х годов XV в. Свод этот несомненно был связан с церковными кругами: несколько рассказов о чудесах, содержащихся в Софийской II и Львовской летописях, написанных митрополичьим дьяком Родионом Кожухом, позволяют предположить, что свод был составлен этим дьяком; подробнейший рассказ о строительстве Успенского собора дает основание для другой догадки: не был ли автор летописи как-то связан с причтом собора?{111}
Автор последовательно осуждал Ивана III и защищал тех, кто стал жертвами его политики, — тверских бояр, подвергавшихся притеснениям после присоединения Тверского княжества в 1485 г., выселяемых из Новгорода новгородцев, братьев Ивана III — удельных князей. С полным сочувствием этим князьям летописец рассказывал об их столкновении с Иваном III в 1480 г. и упомянул о том, что в 1489 г. Андрей Углицкий заподозрил великого князя в том, что, нарушая клятву, тот намеревается арестовать его. Иван III поклялся брату, что ничего не замышляет против него — но поклялся какой-то странной, не встречающейся в других памятниках клятвой: «землей, небом и богом сильным — отцом всякой твари».Вообще правоверие великого князя вызывало у составителя оппозиционного свода, явно связанного с церковью, серьезные сомнения. Первая жена Ивана III умерла рано — составитель свода довольно прозрачно намекал, что ее отравили, и называл даже виновника, того самого дьяка Алексея Полуектова, который помог Ивану III захватить ярославские земли. Второй раз Иван III женился в 1472 г. на Зое-Софии Палеолог, племяннице последнего византийского императора — невесту, приехавшую из Рима, сопровождал католический священник, и оппозиционный свод не преминул указать на то, что митрополит Филипп отказался участвовать в венчании Ивана III и Софии. Рассказывая о спорах Ивана III с другим митрополитом — Терентием, летописец неизменно сочувствовал митрополиту, но он сурово осуждал и митрополита, и великого князя за то, что при перестройке Кремля в 70-х годах они проявили неуважение к погребениям прежних святителей.
По своей антикняжеской направленности оппозиционный церковный свод 80-х годов, пожалуй, превосходил все независимые летописи XV века. Даже рассказывая о походе крымского хана Менгли Гирея на общего врага Крыма и Москвы — польско-литовского короля Казимира, летописец не только сообщил, что, захватив в 1484 г. «по слову великого князя» Киев, хан «вся люди в полон поведе (забрал в плен), и держателя (наместника) Киевского сведе с собою и с женою и с детми, и много пакости учинил, Печерскую церковь и монастырь разграбил, а инии бежали в печеру (пещеру) и задохшася», но и специально отметил, что захваченные в церкви Святой Софии священные сосуды Менгли Гирей отослал своему союзнику — Ивану III{112}
.Однако найти какую-либо определенную политическую программу, стоящую за этой критической позицией летописца, довольно трудно. В этом отношении составитель свода 80-х годов отошел еще дальше от «Нестора XV века», чем севернорусский летописец 1472 г. Совершенно чужд он был в отличие от кирилловских книжников какой-либо склонности к свободомыслию. Правда, один деятель итальянского Возрождения произвел сильное впечатление на составителя московского независимого свода 80-х годов: Аристотель Фиораванти, строивший как раз в те годы Успенский собор. О его «хитростях» этот летописец рассказывал подробнее всех остальных и с явным восхищением. Но «небрежение», которое проявляли во время кремлевских строительных работ духовные власти к останкам древних святителей, глубоко возмущало его: «делатели» ходили мимо гробов Ионы и других прежних святителей, «а что ни есть отесков (осколков) каменных, то все на гроб его падаше (падали)», — писал летописец{113}
. Нисколько не сомневался он в отличие от своих северных собратьев в святости ярославских князей-чудотворцев, открытых в 1463 году. Напротив, он с благоговением и ужасом описывал божию кару над ростовским владыкой Трифоном за неверие в новых святых. Единственное, что, по-видимому, отстаивал оппозиционный летописец 80-х годов, это была старина — ив политической, и в церковной жизни.