Русские современники Возрождения

Это несколько неожиданное участие «латинянина» в борьбе за чистоту веры против еретиков не было случайным эпизодом в деятельности новгородского владыки. Именно последователи «святого Доминика» (вовсе не считавшегося на Руси святым) играли главную роль в католической инквизиции, а инквизиция была как раз тем учреждением, которое больше всего ценил Геннадий у «фрязовей» (западных европейцев). Обращаясь в Москву с призывом созвать церковный собор, Геннадий больше всего настаивал, чтобы никаких «речей» о вере на этом соборе «не плодили», ибо «люди у пас простые, не умеют по обычным книгам говорити»:

— Токмо того для учинити собор, что их казнити — жечи да вешати!

В связи с этим он и ссылался на «латин»:

— А фрязове по своей вере какову крепость держат! Сказывал ми (мне) посол цесарев (германского императора) про шпанского (испанского) короля, как оп свою очистил землю!

Не ограничиваясь этим, Геннадий послал Ивану III особый список «Речей посла цесарена», полученный от императорского посла фон Турпа (де ла Торре) через русского дипломата греческого происхождения Юрия Траханиота. Там описывалось, как в «Шпанской земле» (Испании) еретиков (в том числе и духовных лиц — совсем как в Новгороде!) «казнили многыми казнми и многыми ранами, да и сожгли. да мучили их многыми розными муками, да и пережгли всех. а животы (собственность) их и имения на короля поймали, а слава. и хвала того шпанского короля пошла по всем землям по латинской вере, что на лихих крепко стоит…»^{118}

Но, помогая новгородскому владыке, «латиняне» не забывали о своих целях. Желая отвратить Ивана III от покушений на монастырские земли, Геннадий поручил своим приближенным написать трактат о неприкосновенности церковных имуществ. Трактат этот под названием «Собрание от божественнаго писания от ветхаго и новаго на лихоимцев» был написан, по всей видимости, доминиканцем Вениамином и снабжен ссылками не только на Константина Великого (IV в.), по и на франкского императора «Карула Вертина» (Карла Великого, VIII–IX вв.) который на Руси считался еретиком и авторитетом отнюдь не пользовался. В другом месте автор, указывая, что даже нехристиане почитали «святая святых», и каясь в непочтительном отношении к церковному имуществу от имени всех христиан, писал: «Мы же христиане — греци, русь и латини.», хотя на Руси в то время никак не полагалось включать «латин» в число правоверных христиан рядом с «греками» и «русью». Сподвижникам Геннадия пришлось срочно переделывать этот трактат (переименованный в «Слово кратко»), удаляя ссылку на Карла Великого и выскребывая криминальные слова «…и латини».^{119}

Новгородское окружение Геннадия едва ли пользовалось особым уважением в Москве. Геннадию приходилось не столько «растерзать», подобно льву, «скверный утробы» «злодейственных еретиков» (как описывал потом его деятельность Иосиф Волоцкий), сколько защищаться от требования из Москвы дать вторичную присягу — «исповедание веры». С большой обидой он заявлял, что, «дав исповедание» в начале своей деятельности, он «в том исповедании» стоит «и теперво (теперь) неподвижно»: «Ниже к Литвы (ни к Литве) посылаю грамоты, ни из Литвы посылаю грамот», никакие «литовские ставленикы» (т. е. священники, поставленные западнорусским митрополитом) у него в Новгороде не служат. Он уверял, что к «литовским окаанным делам» причастны, напротив, его противники: в 1471 г. в Новгород приезжал «князь Михайло Оленкович (Олелькович)», а с ним был некий «жидовин еретик» (имя его не называлось), с которым водились еретики-новгородцы. Это утверждение противоречило, однако, словам самого владыки, что еретическая «беда» началась с того времени, «как Курицын из Угорские земли приехал» (т. е. в 1485 г.). Едва ли оно могло произвести впечатление на Ивана III, отлично знавшего, что князь Михаил Олелькович, пробывший в Новгороде всего четыре месяца, никогда католиком не был, а в начале 80-х годов погиб в Литовской Руси как участник православного антиягеллонского заговора^{120}.

Круг лиц, группировавшийся вокруг Геннадия, явно был не достаточно силен, чтобы противостоять великокняжескому дьяку. Геннадий обращался за помощью к своим братьям-иерархам — епископу сарскому (епископы «сарские», первоначально — сарайские, некогда представители митрополита в Золотой Орде, пребывали в конце XV века в Москве), епископу суздальскому и бывшему (Иван III лишил его престола в 1489 г.) архиепископу ростовскому. Последние два — Нифонт Суздальский и Иоасаф Ростовский были тесно связаны с северно-русскими землями. Нифонт был еще недавно кирилловским игуменом (именно при нем Ефросин уходил из монастыря), а Иоасаф как ростовский владыка ведал Кирилловым и соседним Ферапонтовым монастырями. В связи с этим, очевидно, Геннадий запрашивал Иоасафа, имеются ли в этих монастырях книги, которые «у еретиков все есть», а также просил его привлечь для помощи в борьбе против еретиков двух старцев, связанных с этими монастырями, — бывшего троицкого игумена Паисия Ярославова и Нила Сорского.