Русские святыни

Справедливость как принципиальный исходный стержень жизни был в России понят и освоен народной жизнью давно. И. Солоневич пишет: "Был найден детски простой секрет сожительства полутораста народов и племен под единой государственной крышей, был найден — после Петра утерянный — секрет социальной справедливости. Но и он был утерян только верхами народа".[278] Это позволило мирно строить государство и братство народов. В национальном плане горе и радости были общими. Назовем ли мы Россию братством народов или тюрьмой народов, все равно должны будем признать, что привилегированного русского народа не было. Царей присоединенной Грузии не обидели, Багратидов назвали князьями Грузинскими и дали на кормление село (ныне город) Лысково Нижегородской губернии. Шамиля, захватив, не уничтожили, а также дали ему русских крестьян на кормление в Костроме. Барин мог быть из грузин, чечен, крымских Гиреев, французов, немцев, молдаван (Кантемир), но крестьяне были русскими. Элитарного чувства превосходства у русских не было и не могло выработаться потом. При советской власти сохранялись те же отношения. Горьковская область давала валовой национальный продукт на 21 млрд. тогдашних рублей (тех же долларов), а расходная часть бюджета области была 900 млн. рублей., т. е. меньше 4 % от заработанного. В это же время Таджикистан тратил в два раза больше, чем зарабатывал. И это касалось всех республик. Режим царский и советский эксплуатировали русское чувство братства и жалости к малым народам. Именно не только советский, но и царский режим: Польша вошла в состав империи анархической и отсталой развалиной, а к 1913 году была одной из наиболее развитых частей империи. А самостоятельная Польша без русского донора к 1939 году давала 85 % того, что производила в 1913 году. Русское море утихомиривало местные водовороты, жертвуя собой.

Как говорилось выше, богатырский эпос рисует нам дохристианское мироощущение русских людей — трудиться, не грабить, защитить слабого и помочь ему, не кланяться начальству и т. п. И это мироощущение живет с нами — иначе былины и сказки остались бы только в архивах. Нет, мы видим, как с чувством собственного достоинства говорит Илья Муромец с князем, по рассказу Пушкина мы знаем, что так же говорит крестьянин и с императрицей. Характерна историческая легенда о том, как уволенный после 25-летней армейской службы нижегородец солдат Орешкин «громко» пропивал в трактире выходное пособие. Пытаясь успокоить солдата, трактирщик сказал, что, дескать, негоже буянить перед лицом его императорского величества (в трактире висел портрет императора). Орешкин заявил, что ему плевать на его величество, за что буян и был посажен в «холодную». Обо всем, касавшемся лично царя, докладывали ему. Николай I на доносе о случае в трактире написал резолюцию: "Орешкина отпустить. Впредь моих портретов в трактирах не вешать. А Орешкину передать, что я на него тоже плевал. Николай".

А вот другая сказка, показывающая, что русское восприятие и XX век мало изменил. В сказке Б. Шергина (1896–1973) "Золоченые лбы" рассказывается, как "царь да ише другой мужичонко исполу промышляли… Царь за рюмку, мужик за стокан". И явился мужик Капитонко пьяный и незваный на придворный банкет: "Это царю неприлично:

Кисла ты шерсть, ну куда ты мостиссе? Какая те, пьянице, пара? Поди выспись.

Капитонку это не обидно ли?

— Не ты, тиран, напоил! Не тебя, вампира, и слушаю! Возьму батог потяжелее, всех разбросаю, кого не залюблю.

Брани — дак хоть потолком полезай. Царь с Капитонком драцца снялись. Одежонку прирвали, корону под комод закатили. Дале полиция их розняла, протокол составили.

С той поры Капитона да амператора и совет не забрал. И дружба врозь. Мужичонка где царя не увидит, все стращает:

— Погоди, навернессе ты на меня. Тогда увидам, которой которого наиграт".

Похожую историю из XV века читал я в материалах Нижегородского Печерского монастыря. И напрашивается сравнение: если отвлечься от особенностей жанра, то вся жизненная картина отстаивания чувства достоинства — отношение к начальству в Киеве у Ильи Муромца, на Севере у мужичонки Капитона, в Нижнем Новгороде — одинакова, и неважно, происходит и рассказывается это в X, XV, XIX или XX веке. Все равно, это очень русская история, где социальная несправедливость обидна и осуждается. И ругается тогда мужик, как говорилось в документе Печерского монастыря, бранными словами на власть имущих.