Русские травести в истории, культуре и повседневности

В лагерях обожали фильмы. На собранные по камерам деньги офицерские комитеты открывали кинотеатрики. Брали напрокат или покупали аппаратуру, чинили, улучшали. Ленты заказывали у серьезных прокатчиков, но лишь такие, которые одобряло лагерное начальство: никакой политики, эротики и антикайзеровской пропаганды. Смотрели в основном простодушные немые комедии, документальные ленты о красотах Великой Германии, о доблести ее великой армии и самозабвенном труде ее фермеров, доярок и горняков. Иногда показывали что-нибудь поострее – душераздирающие любовные драмы. В лагере Нейсс такие вампуки шли на ура, особенно если в них закатывали глаза и возбуждающе умирали Аста Нильсен или Эрна Морена, кинозвезды того неспокойного времени. У публики были и актеры-любимцы: каждый раз, когда зализанный атласно-шелковый Пауль Вегенер выскальзывал на экран, ему по-мужски сдержанно аплодировал весь зал.

Заведовать кинотеатрами назначали людей проверенных и во всех смыслах боевых. В смешанном лагере Нейсс им был французский лейтенант Столь, а его заместителем – английский лейтенант Хоп. Билетером назначили русского подпоручика Богданова: он отменно рвал билеты и фанатично боролся с зайцами.

Тоску разгоняли и музыкой. Первые русские хоры появились в австро-немецких лагерях уже осенью 1914 года. Хорошие голоса искали по всему лагерю, и было неважно, из какой страны офицер: два-три певучих русских слова мог выучить каждый. Сложнее было с помещением. Сначала под концерты использовали пустой барачный угол или чердак – сбивали нечто похожее на сцену, водружали расстроенное пианино, взятое напрокат у лагерного начальника, расставляли стулья и табуретки, проводили электричество и отводили душу пением и музыкой. В 1916–1917 годах офицерские комитеты, собрав средства, строили даже отдельные концертные бараки.

Лагерный оркестр во время исполнения музыкальной пьесы в театре. 1916–1918 гг.

Коллекция О. А. Хорошиловой

Репертуар тщательно продумывали, печатали на гектографах концертные программки и продавали билеты: партер – 3 марки, галерка – 2 марки. Публика не скупилась, валом валила, хлопала или шикала. Критики (куда же без них) писали восторженные или ядовитые отзывы в газеты, которые выходили регулярно во многих образцовых лагерях.

Русскими хорами и оркестрами славились лагеря военнопленных в Регенсбурге, Мюншенберге, Котбусе. Иногда пленные англичане, американцы, французы, бельгийцы приглашали их на свои театральные вечера. В Регенсбурге после одноактных французских водевилей выступал оркестр Иванова, звучали темы из русских опер, а также «Кавказские эскизы» Ипполитова-Иванова. Их почему-то особенно любили в этом лагере.

В Нейссе музыкальная жизнь била ключом. В конце 1915 – начале 1916-го там сформировали целых три коллектива: симфонический оркестр под руководством прапорщика Степана Щуко, хор под началом штабс-капитана Николая Гурова и оркестр мандолинистов (он же Неаполитанский хор) поручика Дмитрия Кемарского.

В оркестрах играли не только любители, но и профессиональные музыканты. Скрипач-прапорщик Борис Федулов отвечал за вторые скрипки (командовать ими у него получалось лучше, чем солдатами на фронте). Чиновник санитарного ведомства Стоклясс заведовал первыми скрипками. Игравший до войны в струнном оркестре прапорщик Северинов исполнял душераздирающие соло на виолончели. Лучшим контрабасистом считался Владимир Лесневский, бывший капельмейстер 29-го пехотного Черниговского полка. Руководитель симфонического оркестра Степан Щуко тоже был из капельмейстеров, до войны он служил в 1-м лейб-гренадерском Екатеринославском полку и выступал на сцене императорских театров.

Но даже звонкоголосые хоры и сыгранные оркестры не могли конкурировать с лагерными театрами. Их обожали, ждали премьер, в пятый, десятый, сотый раз смотрели глуповатый чудной водевиль, в котором все было известно – от покашливания карлика-суфлера до заключительного обморока проказливой Лулу. Впрочем, Лулу старалась изо всех мужских сил: каждый раз меняла угол падения, добавляла эффектов: то ойкнет, то страстно задышит или, умирая, вдруг пошлет в зал воздушный поцелуй.

Театральные постановки были кульминацией лагерного искусства, его gesamtkunstwerk. В подготовке спектаклей участвовал весь лагерь. Нужны были крепкие руки плотников, верно рассчитанный чертеж сцены, декорации с живописной перспективой и не менее живописными торсами атлантов, реквизит, костюмы, программки, билеты. А еще хор, оркестр, декламаторы, актеры и даже ядовитые критики, мнение которых всё же ценили.

Театр был лучшим выходом из психологического тупика. Пленные, конечно, знали и другие, запрещенные средства: тоску заливали алкоголем, денатуратами, столярным клеем, лаками и даже опием, который самые отчаянные головы покупали или выменивали у местных жителей и охраны. Некоторые совершали самоубийство.