Русские в Берлине. Сражения за столицу Третьего рейха и оккупация. 1945

13 ноября 1943 года линкор «Айова» вышел из Хэмптон-Роудс, Виргиния, чтобы доставить президента Рузвельта в Касабланку, откуда тот направился в Тегеран. Президент взял с собой только военных советников – генералов, адмиралов и начальников штабов; никого из американцев, месяцем раньше принимавших участие в подготовительной московской конференции, на борту не оказалось. Военачальники максимально использовали представившуюся возможность; происходили оживленные дискуссии по поводу размещения американских войск после победы в войне. На исходе шестого дня Рузвельт выбрал из груды карт на столе ту, что включала в себя Венецию, Фленсбург (самый северный город Германии), Париж и Варшаву. Он прочертил линию, которая шла от острова Зильт, через датские и немецкие острова Северного моря, по южной границе Дании до реки Рейн возле Дюссельдорфа, спускалась по этой реке до Висбадена и оттуда шла на восток, – разрезая Франкфурт-на-Майне ровно на две половины, – до чешско-германской границы. Здесь линия сворачивала на север, поднималась к Лейпцигу, пересекала Берлин и заканчивалась севернее Штеттина[1]. Круг замыкался балтийским побережьем и южными границами Дании. Такой должна была стать американская зона. Затем президент принялся определять британскую зону. Ее северная граница должна была соприкасаться с южной границей американской зоны по широте Висбадена. Отсюда ей надлежало следовать по Рейну до самого Базеля, затем свернуть на восток, к озеру Констанц (Боденское озеро, находящееся в предгорьях Альп на границе Германии, Швейцарии и Австрии), где президент намеренно следовал по швейцарскому побережью, продолжаться до Зальцбурга – прихватывая по пути изрядный кусок Тироля, – и, наконец, следовать точно по границе Германии с Чехословакией и Австрией, вплоть до американской зоны.

Со всей определенностью можно сказать, что все мысли президента были обращены к морю. Он думал о размещении миллиона своих солдат «на пару лет» в Германии, и, естественно, ему понадобились бы порты Северного моря для их снабжения. Но кто мог сказать, что станет с Францией? Поэтому не имело смысла рисковать, прокладывая линии снабжения через такую непредсказуемую страну. А русские? Они должны были получить половину Берлина, чего американцы вовсе не желали, но иначе им не стоило и рассчитывать на так далеко прочерченную Рузвельтом линию через Лейпциг и Штеттин – таких желанных для них городов, если, конечно, их не захочет прибрать к рукам Польша. В конечном итоге от этих фантазий фактически остался лишь анклав Бремерхафен. В одном, и только в одном пункте американские военачальники остались тверды: они не намеревались ставить свои войска в зависимость от французских портов.

В Тегеране Рузвельту предложили разместиться в восточном крыле советского посольства. Когда он отказался, ему сказали, что город кишит агентами нацистов и его безопасность может быть гарантирована только внутри стен посольства. Президент занял бывший гарем. Черчилль остановился неподалеку, в британском посольстве. Ради него был построен высокий деревянный забор вдоль дорожки между воротами британского и советского парков, что-то вроде загона для скота, который, в качестве дополнительной предосторожности, охранялся советскими солдатами, расставленными через каждые десять метров.

Официальный переводчик Сталина, с которым я беседовал в Москве, считал, что за столом переговоров царила вполне дружественная атмосфера. Наблюдалось значительное совпадение в послевоенных планах, – другими словами, Рузвельту пришлось оставить при себе свою карту с «Айовы». Единственное разногласие во мнениях возникло лишь тогда, когда Черчилль предложил открыть второй фронт на Балканском полуострове; его план учитывал примерно те же демаркационные линии, которые Сталин предлагал Идену еще в 1941 году.

Исходя из того факта, что соглашения по разделу Германии и Берлина на зоны в конечном счете были официально приняты в Ялте – хоть это и означало отвод нескольких армий с их последних позиций (американских, ради русских, – восточнее Эльбы, а русских, ради американцев и англичан, – в Берлине), – можно было бы предположить, что в Тегеране споры по поводу Германии основывались полностью на политических соображениях. Но это далеко не так. И Сталину, и Черчиллю было прекрасно известно, что военные успехи могли повлиять и повлияют на окончательные послевоенные соглашения. Вот почему Черчилль так упорно настаивал на открытии второго фронта на Балканском полуострове и почему Сталин не менее упрямо выступал против этого. Разумеется, Черчилль должен был быть уверен, что у маршала не испортится настроение, поэтому он не стал выкладывать все свои карты на стол, так что под конец или третьего, или четвертого заседания Рузвельт удивленно спросил у Сталина: «Вы хоть понимаете, что он имеет в виду?»