«Не доезжая до берлинской кольцевой дороги, мы натолкнулись на ужасное зрелище. Шоссе шло через густой лес, разделенный длинной просекой, исчезающей далеко вдали. Немецкие войска пытались прорваться по ней к шоссе и на их пересечении, к которому мы подъехали этим утром, они потерпели сокрушительный разгром – явно еще до рассвета. Вот что мы увидели: перед нами лежал Берлин, а справа на просеке творился хаос из искореженных танков, автомобилей, бронемашин, грузовиков, специальной техники и санитарных машин. Видимо пытаясь развернуться и спастись, они вывернули с корнями сотни деревьев. Среди этой черной, обгорелой мешанины из стали, деревьев, оружия, ящиков и бумаг вдоль всей просеки разбросано, на сколько хватает глаз, кровавое месиво из изуродованных трупов. …Затем я заметил раненых, лежащих на шинелях и одеялах или прислонившихся к деревьям; некоторые из них перевязаны, другие все в крови, и никто ими не занимается. …Широкая бетонная полоса шоссе уже очищена и открыта для движения; она проходит прямо рядом с этим жутким зрелищем. На две сотни метров шоссе изрыто похожими на оспины воронками всевозможных размеров, и машинам в сторону Берлина приходится петлять между ними…» (
К тому времени, когда в апреле 1945 года восточнее Эльбы мимо тех воронок от снарядов проезжал единственный джип с американцами, раненых уже убрали, хотя мертвых еще не похоронили. Однако американских офицеров поразило не зловоние от трупов, а запах живых.
«Каждая армия обладает собственным запахом. От русских исходил незабываемый сладковатый запах черного хлеба, только что обмолоченной кукурузы и крестьянского двора, с которым они не так давно расстались. Куда бы они ни шли, их двор всегда оставался при них. Точно так же за нами на войну последовал дух промышленной Америки, с облаками угарного газа и отчетливой вонью пороховой гари, запахом тушенки Spam, консервированных бобов и жевательной резинки. От немцев же пахло потом, квашеной капустой и неминуемой гибелью. Британцы принесли с собой запах капусты, вареного окорока и чая с молоком от своих кухонь, тогда как от французов пахло бистро, бургундским и сигаретами «Галуаз». Русские пришли на запад с навозным запахом коровника. Парня из Детройта такое шокировало. Даже наш полковник пришел в ужас. «У них нет даже туалетов», – сказал он. «Не беспокойтесь, они у них будут», – отозвался майор. Все, что русские имели при себе, – это их форма и оружие. Их не обременяли такие удобства двадцатого века, как зубные щетки или запасное нижнее белье. Уверен, у них не было даже носков…[106]
Погоняя своих собственных коров, они не зависели от линий снабжения. Такому южанину, как я, все это напомнило нашу Гражданскую войну…»До сих пор знания американцев о русских основывались почти исключительно на советских военных фильмах. Русские герои, бросающиеся в битву «с забинтованной головой и одной рукой на перевязи», поражали их своей неприкрытой идеализацией – результат пропаганды. Но сейчас корреспонденту пришлось признать, что эти фильмы мало что преувеличивали. «По дороге в Берлин я видел перевязанных солдат – совсем как те, что в кино; они несли свои винтовки, ехали сидя или лежа в повозках, направляясь прямо на поле боя».
Чем больше они удалялись от Эльбы и чем чаще на глаза американскому офицеру-снабженцу попадались портреты Сталина на соснах Бранденбурга, тем меньше ему нравилась их затея; однако майор ВВС настаивал на том, чтобы добраться до Берлина. «Хочу увидеть Гитлера в цепях. Последнее великое зрелище этой войны».
В конечном счете они добрались до города южнее аэродрома Темпельхоф. «Половина зданий пылала, улицы завалены обломками». Им встретилось подразделение русских саперов. Перед штабом роты стоял американский джип, проделавший долгий путь от Мурманска через Москву, и красная немецкая пожарная машина с выдвинутой лестницей. Позднее американцы узнали, что саперы, готовясь к уличным боям в Берлине, реквизировали ее в каком-то городе в Силезии. «Они решили, что машина может пригодиться в уличных боях, чтобы выбивать немцев с верхних этажей».