Когда американцы спросили, где именно проходит линия фронта, русский показал им на другую сторону улицы. Поскольку им не хотелось попасть в руки к немцам, трое американцев припарковались рядом с расположением саперов, старательно объезжая мешанину из валяющихся на улицах оборванных трамвайных и электрических проводов. Советский командир, «…молодой русский с великолепным набором вставных зубов из нержавейки, перевязанной рукой и явно восхищенный поставляемой по ленд-лизу[107]
техникой, попросил разрешить ему поводить наш джип. Повсюду вокруг на полную мощность стреляли тяжелые орудия, да так сильно, что любой мало-мальски здравомыслящий британский или американский солдат бросился бы в укрытие. Однако капитан гонял джип туда и обратно по улице с таким усердием, словно боролся за Гран-при. Решив остановиться, он дернул за ручной тормоз. Из чего мы сделали вывод, что у его собственного джипа неисправна педаль тормоза».Потом американцев пригласили на командный пункт. «Вошли два солдата. Принесли кувшин и таз, налили воды, чтобы мы могли помыть руки. Третий протянул нам полотенце». Тот вечер обошелся без водки; вместо нее они пили какой-то «шипучий розовый напиток из рубиновых хрустальных бокалов, которые немцы любят коллекционировать и выставлять в стеклянных сервантах. Видимо, напиток должен был иметь земляничный вкус, но отдавал скорей губной помадой, и я уверен, что больше никогда за здравие «Большой тройки» не поднимали бокалов с таким отвратительным пойлом».
У американцев сложилось впечатление, будто саперы «вели последнюю битву с каким-то безразличием». Однако у русских зародились подозрения в отношении американских гостей, и на ночь они поставили между кроватей часового с автоматом. Неудивительно, что на американцев это подействовало угнетающе. А что, если русские расстреляют их, как шпионов? «И никто никогда не найдет наши тела», – мрачно заметил майор. Однако на следующий день они целыми и невредимыми вернулись в Торгау.
Гостеприимство русских отличалось не только минеральной водой с привкусом губной помады. 2 мая Волерман, бывший командующий артиллерией Берлина, а ныне военнопленный, по-прежнему был решительно настроен обеспечить выполнение всех приказов своего вышестоящего командира, Вейдлинга. Во дворе бункера Зоопарка, заполненного солдатами, гражданскими и ранеными, он заявил арестовавшему его русскому офицеру, похожему – по словам Волермана – на «водителя такси», что ему, прежде чем присоединиться к долгому пути в плен, следует доложиться на Бендлерштрассе. «Нет необходимости говорить, что русские не поняли моих доводов», – объяснил Волерман. И неудивительно – можем добавить мы, – что настойчивость Волермана в соблюдении формальностей казалась тогда просто смешной. Тем не менее немцам было позволено построиться в колонну по четыре, как на плацу перед казармами. Но в самый последний момент «в бетонную стену башни ударила пулеметная очередь, пули рикошетом полетели в наши ряды». Это стало «неприятной неожиданностью, стоившей некоторым из нас жизни».
Тот факт, что теперь решающее слово насчет того, что должно быть, а чего быть не должно, оставалось за русскими, до полковника Волермана не дошел до тех пор, пока он не заметил, что «танки «Сталин» (ИС-2) были выстроены с интервалом от двадцати до тридцати метров вдоль всего парадного маршрута Адольфа Гитлера по Зигесаллее». Все напоминало довоенные времена, только орудия танков теперь были направлены в противоположную сторону. «Зрелище было, – пишет он, – весьма впечатляющим».
Около 2000 немецких солдат во главе со своими офицерами направлялись мимо танков в плен. Вдруг случилось нечто совсем неожиданное. Русские солдаты спустились со своих танков, окружили немцев, «угощали нас русскими папиросами» и постоянно восклицали «Война капут, война капут!» – «Войне конец!». В личном составе Волермана имелось два десятка мальчишек из гитлерюгенда, в возрасте от 14 до 16 лет. Полковнику удалось убедить русского старшего русского офицера отпустить их домой. «Я приложил ладони ко рту и крикнул как можно громче: «Ребята, можете идти по домам!» Я чувствовал себя… как директор школы, объявляющий о сокращении учебного дня».
Вместе с полковником Эйлерсом, «который весил тогда не менее 110 кг», Волерман впервые подвергся допросу; затем русские засняли их для кинохроники. После этого их перевели в скромную квартиру позади Замкового парка в Шарлоттенбурге, где их встретил офицер разведки бронетанкового корпуса, бегло говоривший по-немецки.