Русские в Берлине. Сражения за столицу Третьего рейха и оккупация. 1945

В тот же самый день, 27 апреля, начались повсеместные грабежи, в основном в неоккупированной части города. Здесь фольксштурмовцы в первый и единственный раз доказали, что они сильнее женщин, а кадровые солдаты – что они старше и лучше накормлены, чем фольксштурмовцы. Так что грабежи продолжались, а женщинам доставались лишь объедки. Никому и в голову не пришло, что даже теперь, когда кольцо вокруг Берлина замкнулось, припасы все еще можно было распределить разумным и организованным образом. Власти не побеспокоились организовать снабжение, да и само население ничего не предприняло для этого. В результате продуктов питания было испорчено намного больше, чем употреблено в пищу.

На Клейстштрассе целые подвалы оказались забиты ящиками со спиртным. Что из этого вышло, описывает очевидец, Фридрих Люфт:

«Люди приходили с грязными ведрами, наполняли их всеми видами спиртного, мешая все вместе и, стоя по щиколотки в алкоголе, дрались за уцелевшие бутылки. Но все равно осталось так много, что первая и вторая волны русских не смогли выпить все запасы. Они приходили к нам с нагруженными бутылками магазинными корзинами и заставляли нас пить с ними за компанию».

Русский писатель Гус сам стал свидетелем подобной сцены на Александерплац:

«Немцы шныряли с улицы на улицу. Они искали подвальные склады и выносили оттуда дамские сумочки, шляпы и перчатки. Из окна, выходящего на Нойе-Фридрихштрассе, мы могли видеть, как они грабят магазин на углу Кёнигштрассе. В Берлине больше не существовало закона. По всему городу прошел слух, будто в центре полно всякого добра. «Высшая раса» преодолевает огромные расстояния, чтобы присутствовать в момент великого свершения».

Грабежи продолжались четыре или пять дней. Лишь некоторые из владельцев магазинов и складов поступили разумно, бесплатно раздавая все, что у них осталось. Повсюду люди едва не убивали друг друга за ненужные им вещи, тогда как они послушно стояли бы в очереди, если бы нашелся кто-то, чтобы распоряжаться и распределять товары упорядоченным образом.

28 апреля Аннелиз Х. записала: «В 12:10 фрау Е. заметила первых шестерых русских на ступенях подвала. Последовали минуты напряженного ожидания, во время которых каждый старался обратиться к своей совести». Поразительная фраза, единственная в своем роде во всем дневнике. Создавалось впечатление, будто «подвальное сообщество» ожидало появления русских точно так же, как праведники ожидают Страшного суда, хотя, по правде говоря, искреннего раскаяния не наблюдалось ни на Людендорфштрассе, ни где-либо еще.

«Мы все сбились в кучу в самом дальнем углу и выбрали герра Б. своим представителем. Сейчас он, с явными усилиями, старался собраться с духом. А вдруг мрачная картина, нарисованная нашей пропагандистской машиной, на самом деле окажется правдой? На лестнице гулко звучали шаги. Что теперь будет? Наш ужас испарился, когда мы увидели их свежие, загорелые, округлые и приветливые лица. Они отказались от предложенных сигарет и просто осведомились – очень вежливо, – нет ли в подвале солдат или оружия, а когда услышали, что все мы гражданские, оставили нас, дружелюбно пожелав «доброго вечера». Всеобщее, едва ли не ликующее облегчение».

Таковы были впечатления многих берлинцев от первой встречи с русскими. Да они и сегодня скажут вам, что с первой волной было все в порядке. Но потом… У маленького подвального сообщества Аннелиз тоже имелись веские причины говорить «Но потом…». «Визиты периодически повторялись. Некоторые из пришедших вели себя грубо (требовали часы и приставали к женщинам); другие оказались крайне дружелюбными (они явно любили детей, приносили в качестве подарков еду и завязывали с нами дружеские беседы)». Герр Б., тот, у которого 27-го не хватило смелости пойти за хлебом, теперь оказался одним из немногих мужчин, отказавшихся прятаться за женскими юбками. Он, «ввиду крайней необходимости, назначил фрау Х. своей женой, объявил, что она больна, и при свете свечи постоянно измерял ей температуру и поразительно громко читал вслух. Она оказалась единственной молодой женщиной в нашем подвале, которую следовало оградить от домогательств русских. А снаружи не прекращались бои». Дом на Людендорфштрассе заняли русские, однако «нашу часть подвала оставили для офицеров, которые вели себя вполне благопристойно».