Русские вопреки Путину

Возникает, однако, вопрос: а насколько объективны такие суждения? Сама идея «народовластия» в нашем понимании этого слова слишком тесно связана с произволом, чтобы не предположить здесь подвоха (наподобие «будем считать принадлежащим к нации N всех, кого приняли в нацию N всенародным голосованием»). Однако здесь не то: «национальное чувство» всегда претендует на объективность. Суждение о «своем» и «чужом» имеет ценность тогда и только тогда, когда оно выражает не волю судящего (мало ли кого мы склонны записывать в «свои» по доброте душевной, а в «чужие» – по злобе), а реальность. Демократия предполагает не коллективное своеволие, а коллективное усмотрение истины, где коллективность является критерием истинности взгляда: то, что все видят одинаково, то и верно. Разумеется, это утверждение правильно не для всех истин, но демократия и не является универсально применимой. Важно отметить, что такие сферы есть. И не потому, что существуют вопросы, в которых равно компетентны все (это не так), а потому, что в этих вопросах высказывается не «личное мнение», а нечто большее. Поэтому вся критика демократии как практики учета случайных мнений невежественной массы бьет мимо цели: все дело состоит в том, что в некоторых вопросах суждение высказывает не отдельный человек, а некая превосходящая его сила, куда более компетентная «по части гражданской добродетели».

Теперь обратимся к тому, что же именно фиксируется в подобном суждении. Большинство теорий «национальных чувств» так или иначе ориентируются на идею «национальных особенностей», которые, якобы, и являются предметом интереса националистов. Отсюда следует обычная (и абсолютно бессмысленная) критика национальных чувств, суммируемая в избитой фразе «нельзя же ненавидеть за цвет кожи и форму носа». Эта благоглупость, разумеется, смешна: сам по себе шиболет не является предметом любви или ненависти. Национальные чувства связаны не столько с рефлексией над собственной «особенностью» (это удел теоретиков), сколько с острым переживанием границы между «ними» и «нами».

Следует подчеркнуть, что особенность и отграниченность – совершенно различные явления. Когда мы говорим, что нечто отличается от всего прочего, мы далеко не всегда проводим границу между «этим» и «тем». И не потому, что переход от «этого» к «тому» совершается плавно (как между оттенками одного цвета): он может быть сколь угодно резким. Главное – в том, что этот переход ничем не затруднен. Ты делаешь один шаг и оказываешься в совсем другом месте – важно, что этот шаг делается легко и просто. Граница – это совсем другое. Прежде всего, наличие границы не предполагает, что она разделяет разные вещи. По обе стороны границы может находиться одно и то же. Важно лишь то, что границу трудно (а то и невозможно) пересечь. Это главное (а по существу единственно важное) свойство границы. Если рассуждать более формально, границу можно определить как место, где пресекаются цепи причинности: процесс, захватывающий все по одну сторону границы, не продолжается по другую ее сторону. (Например, граница физического тела – это то место, на которое «натыкается» другое физическое тело в своем движении.) В более сложных случаях мы видим, что процесс может продолжаться и по ту сторону, но замедлившись, ускорившись или изменив свое направление. Все эти случаи иллюстрируют главное: граница имеет отношение не к материи и пространству, а ко времени.

Так вот: две нации могут ничем не отличаться друг от друга, кроме факта наличия границы между ними. Эта граница может быть обозначена минимальным набором маркеров – достаточно пары столбов и кое-как проведенной межи. То есть – нескольких общеизвестных шиболетов, позволяющих отличить «своего» от «чужого» в ряде общезначимых ситуаций. При этом шиболет может не иметь никакой «культурной ценности»: достаточно того, что он позволяет различить «свое» и «чужое» [73] .

Поэтому пресловутые «этнические различия» (на описание и изучение которых потрачено столько сил и времени) в самых важных, критических ситуациях значат не больше, чем униформа солдат сражающихся армий. Разумеется, мундиры должны чем-то различаться – чтобы в случае чего не подстрелить «своего». Однако это и все: никакой «сущности» (например, «уникального народного духа») за ними, как правило, не стоит.