Русские вопреки Путину

Обычно подобная мобилизация наблюдается в критических ситуациях – например, во время войны. Однако есть способы сделать ее постоянным фоном существования народа, озаботить народ задачами глобальной конкуренции.

Это и есть национализм.

Поэтому любой народ, активно заботящийся о собственном будущем (т. е. соразмеряющий свои действия с Большим временем), уже можно считать «нацией». В таком случае, что же нового было изобретено в Европе в XVII–XVIII веках, помимо появления самого слова «нация»? Ответ таков: в XVII–XVIII веках было совершено своего рода переоткрытие национализма – а именно, он был впервые в истории реализован в поле политики.

Политика в европейском смысле этого слова – уникальное явление, не имеющее прямых аналогов в других культурах. Речь идет о наборе практик, позволяющих отдельным людям влиять (или хотя бы пытаться влиять) на принятие решений сколь угодно высокого уровня. В большинстве культур подобные возможности были жестко табуированы. Соответственно, и национализм мог проявлять себя только в ипостаси патриотизма, т. е. «дополитического национализма». Однако между патриотизмом и национализмом есть немалое расстояние: национализм в европейском стиле возможен, когда перед народом уже развернулся выбор политических альтернатив.

Основная тема националистической мысли такова: что мы можем сделать сейчас, чтобы наш народ (пусть даже в лице наших отдаленных потомков) выиграл в глобальной игре, ведущейся в Большом времени? В таком случае, национализм можно определить как доктрину, которая утверждает, что макроконкурентная группа должна иметь возможность принимать участие в микроконкурентных процессах, прежде всего в текущей политике. Национализм проецирует отношения, имеющие место быть в Большом времени, на «малое», «человеческое» время [76] .

Очевидно, что эта проекция требует какого-то проектора. Здесь вступает в силу конструктивизм: для того чтобы соединить две «естественные» вещи (Большое время жизни народа и «малое» время жизни конкретного человека) требуется нечто искусственное – т. е. «националистическая машина», которая систематически транслирует первое во второе. «Национализм» есть особый общественный институт (наподобие «церкви», «правовой системы» и так далее).

В заключение – два любопытных вопроса. Во-первых, является ли националистическая проекция Большого времени на «малое» время отдельного человека единственно возможной? Отнюдь нет. Самая известная проекция Большого времени на человеческую жизнь осуществляется не национализмом, а религией.

За исключением особого случая иудаизма, в котором «национальная» и «религиозная» проекции совпадают, монотеистические религии являются конкурирующими с национализмом системами проекций. Они позволяют индивиду вписать свою жизнь в Большое время помимо «дел народа» – например, через участие в «работе спасения», как индивидуального, так и всеобщего. Поэтому очень не случайно, что Великая французская революция была одновременно и националистической, и антиклерикальной: именно последнее обстоятельство сделало возможным формирование «французской нации». Это не значит, что между религией и национализмом не могут быть установлены более сложные, в том числе позитивные, отношения – однако это требует дополнительных усилий.

Второй вопрос – существует ли все же разница между «нацией» и «этносом»? Опять же, да. Как правило, статус «этносов» получают группы, которые не были уничтожены или ассимилированы самоутверждающейся нацией, но которые не удалось сразу переварить, и с ними пришлось налаживать отношения, а следовательно, «давать им место» и как-то осмысливать их существование. На положение «этносов» также низводятся проигравшие нации, утратившие свои трофеи, но еще способные отстаивать свое существование. Собственно, если «нация» определяет себя как «господствующую», то «этнос» – это оппозиционная структура по отношению к «нации»: он не столько утверждает свои долговременные интересы в «малом времени», сколько защищается от чужого самоутверждения. Обычная мечта любого «этноса» – чтобы его оставили, наконец, в покое. Но эта мечта обычно приводит к историческому поражению: «этнос» в эпоху господства агрессивных национализмов рано или поздно ассимилируется. В лучшем случае он сохраняет кое-какие внешние черты утраченной самости, как правило – в качестве коммерческого продукта. Шиболет становится «матрешкой».

Заключение: русская тема