Русские вопреки Путину

Отношение патриотического крыла образованщины к вине русского народа заслуживает отдельного исследования. В целом оно обратно либеральному: патриоты, как правило, отрицают врожденные дурные качества русского народа — напротив, русские, в понимании патриотов, изначально хорошие люди. «Рабское сознание» русского народа они, как правило, признают, но относятся к нему позитивно: «добрый, тихий и незлобивый русский народ, доверчиво, как дитя, следующий за Государем и Церковью» — эта умилительная картинка вполне соответствует «патриотическому дискурсу». Зато строжайшему осуждению подвергаются все явления воли: например, революция, понимаемая как «выплеск низких страстей». «Народ похотел самовластвовать над собой, прельстившись». За сим следуют кары Божьи: коллективизация, голодомор, уничтожение целых классов общества. Но все это справедливо, ибо желание иметь свою волю «надо наказывать и не так». Аналогично понимается и 1991 год: «прельстившись, отступили». Впрочем, именно пассивность народа (слишком уж было заметно, что в тех событиях он был «ни при чем») является, в глазах патриотов, отчасти оправдывающим обстоятельством: если бы на стороне демократов выступила бы сколько-нибудь значительная часть населения, упрекам не было бы конца: «мы сами заслужили все то, что с нами происходит».

Совершенно особое место в поддержании дискурса русской вины занимает позиция людей религиозных, в первую голову — православных. Как известно, сама РПЦ МП на эту тему предпочитает молчать: это грозное молчание, напоминающее молчание «рыбы Баскервилей» из известного анекдота, собственно, и составляет ее основной ресурс влияния. Официальная позиция Церкви сводится к тому, чтобы ничего не оглашать, но все время иметь нечто в виду (точнее, за пазухой). Зато не молчат люди «вне и внутри церковной ограды» — начиная от харизматических батюшек и кончая русскими интеллигентами, считающими нужным носить крестик на шее. Все они много и охотно рассуждают о бесконечных грехах русского народа и требуют страшных мук и кар за все, вообще за все — за прельщение протестантизмом, за желание материального благополучия, за непослушание начальству, и главное — «за революцию» и ее квинтэссенцию — убийство Царя-Мученика [36]. То, что Николай Второй был убит несколько иным образом, чем, скажем, его французский коллега (где и в самом деле можно было говорить о каком-то участии народа в деле), никого не колышет: убийство царя является скорее эмблемой вины. Неважно даже, кто его убил — важно, что русские должны осознать это как свой грех, признать его и непременно покаяться в нем. И только после принесения «полного покаяния» у русских появится моральное право «вообще чего-то хотеть».

3

Итак, идеологема вины и покаяния имеет двух адресатов: невинных (то есть господствующих, «эффективных собственников») и виновных (то есть угнетенных, русских).

Само же это разделение, в конечном итоге, и создает легитимность современной российской власти как гаранта этого разделения. Власть позиционирует себя как справедливое наказание для русского народа, который «заслуживает свое правительство» и поэтому должен его терпеть [37].

Именно эта идея — власти-как-наказания — и удерживает в равновесии всю конструкцию РФ. Это позволяет властям черпать легитимность даже из самых гнусных своих деяний. «Вы все это заслужили, — говорит власть народу устами либералов, — все это по вашим грехам». Соответственно, для невиновных та же идеология является не только оправданием, но и стимулом идти еще дальше, лютовать еще более. Каждая невыплата зарплаты, каждая криминальная разборка, каждая мерзость, случающаяся в России, только укрепляет эту систему. «Ага, вы и это стерпели. Ну и дерьмо же вы. И заслуживаете еще худшего, вплоть до полного и окончательного покаяния» — вот что говорят невинные виновным, затевая какую-нибудь «реформу ЖКХ».

Что касается русского народа [38], то проповедь покаяния поддерживает в нем то состояние, которое точнее всего можно определить одним словом: ОБИДА.

4

Что такое обида? Это совершенно особое чувство, отличающееся от ситуации простой вины, с одной стороны, и простой несправедливости, с другой.

Ситуация вины понятна: человек, совершивший нечто дурное по отношению к тем, которых он уважает и чью власть над собой признает справедливой и правильной [39], ощущает свою вину перед ними. С виной можно поступить трояким образом: искупить; выпросить прощение (или дождаться его); ее можно, наконец, забыть (или отрицать). Первое считается правильным решением, второе — приемлемым (и иногда удобным для обеих сторон), третье — позорным и недостойным. При этом, в принципе, все три пути не исключают друг друга: можно насколько-то искупить вину, в чем-то добиться прощения, а остаток запихнуть в дальний угол памяти и больше не трогать… Но здесь важно то, что «правильные» пути выхода из ситуации есть.