Русские земли Великого княжества Литовского (до начала XVI в.)

Одним из ярчайших показателей незрелости государственных институтов и одновременно силы общины является общинный суд, записи о котором находим в документах права западнорусских земель. Суд на торгу, столь характерный для времен Русской Правды, сохраняется и в Смоленском договоре, и Витебском привилее.[414] На территории западнорусских земель он живет вплоть до Второго Литовского статута. Ф.И. Леонтович подметил, что Литовский статут 1529 г. Как будто отменил суд на торгу, но на самом деле в ряде дел признает такого рода явление, в частности, в казусах, связанных с челядью.[415] Наше внимание не может не привлечь и институт «послушества». «Русину не упирати Латинина одним послухом, аже не будет двою послуху, одиного немчича, а другого русина добрых людей…»[416] Здесь послухи, безусловно, не свидетели в обычном понимании этого слова.[417] Это «пособники» стороны, соприсяжники.[418] Послухи — люди, разделяющие ответственность с обвиняемым и своими единогласными показаниями снимающие с него обвинение.[419] Не следует, как нам кажется, придавать большое значение количеству послухов, Так, если в Смоленском договоре (в отличие от Русской Правды) фигурирует не семь, а два, то объясняется это лишь трудностью искать их в чужой земле. Более того, даже если был «один единственный послух, то специфические черты послушества от этого не терялись».[420] Как бы то ни было, послушество — свидетельство действенного участия в суде общинников.[421] Послухи, которые теперь чаще именуются «добрыми людьми», «светками», — явление чрезвычайно широко распространенное последующий период. Одна из полоцких грамот рассказывает как некий Адам жалуется на бояр и мещан на то, что они не приняли его «светки». Ему задается вопрос: «Есть ли у тебя на то справа, что тыи судьи твое справы не приняли?» И Адам «шлется» на добрых людей.[422] Таких примеров множество, и все они представляют добрых людей как постоянно действующий институт.[423] «Добрые люди» даже как свидетели суда, на котором они присутствовали, являлись представителями интересов истца или ответчика, выступали именно в качестве их доверенных и уполномоченных.[424] Их роль ни в коем случае нельзя приуменьшить. Приведем для примера еще одну грамоту. Для решения спорного земельного вопроса из главного города земли был послан боярин, который собрал «много людей добрых до тых рубежлв и с мужми смотрили… И послалися на добрыи люди… И добрыи люди рекли так», т. е. они решили.[425] Здесь явственно проступает активная роль «добрых людей», народных представителей «старейших, почтенных, опытных и надежных мужей, авторитет которых пользуется общим признанием и на которых можно положиться».[426] Такая роль, «добрых мужей» вполне соответствовала тому «договорному началу», которое пронизывало судопроизводство. Не случайно само соглашение квалифицировалось уставными грамотами как «вполне свободное и добровольное»: «А коли о чом посварятся и выдадутся в кольце оба, то вина на нас; а выдасться один, а другой не выдасться, за то их нам не казнити, тут вины нет, то есмо им отпустили».[427] Но мало того, что суд над всеми жителями земли проводился под контролем земства и процедура суда была такова, что «всякому обвиняемому или оклеветанному представлена была возможность доказать на суде свою невинность»,[428] но и сам суд, судебный аппарат, был еще по существу общинным. Уставные грамоты предусматривали процедуру суда наместника лишь при непременном участии бояр и мещан главного города. Яркая картина такого суда описана в одной из полоцких грамот; «… и бояре и наместник наш и мещане перед нами стали и рекли: мы судили подлуг права и записеи, как есть на обе стороне».[429] В другой грамоте фигурирует еще более широкий состав суда. Дело Кузмы Есковича должны рассмотреть «панове их милость бояре полоцкие и мещане и все посполство».[430] Другое дело «смотрели есми з бояры и з мещаны всею землею».[431] Видимо, непосредственно в этом суде принимал участие и сам князь. «Если нечистый товар, ехати ему назад со своим товаром, а свои князь тамо казнить его».[432] Впоследствии князя сменил наместник. Часть дел перешла в ведение великого князя, но многие остались в ведении общины. Уставная грамота гласит: «… и в весы Витебские, а ни в локоть нам не вступатися». На основании этого М.Н. Ясинский сделал вполне правомерный вывод, что «некоторые уголовные дела, а именно дела об обмере, обвесе и торговле недоброкачественными предметами, были предоставлены непосредственному суду общины, без вмешательства в него княжеских органов».[433]