Русские земли Великого княжества Литовского (до начала XVI в.)

М.К. Любавский занимался и историей русских земель. Он отмечает их силу, консолидацию. «Со времен киевской эпохи население западнорусских областей представляло из себя не разбитую народную массу, над которой легко было властвовать из центра, а ряд довольно крупных и компактных обществ, имевших своих вождей и руководителей и бывших в состоянии постоять за свои права и интересы».[56] Это единство держалось за счет военнослужилых землевладельцев областей, от которых зависело местное крестьянство. Землевладельцы объединялись в местные ополчения и на местных вечах, или сеймах. Автономия русских земель опиралась па сильный солидарный класс землевладельцев — князей, панов и бояр. Картине, нарисованной М.К. Любавским, в данном случае присуща статика. Складывается такое впечатление, что специально историей киевского периода М.К. Любавский никогда не занимался. На наш взгляд, надо прослеживать события не только от литовского периода к киевскому, но необходимо и движение в обратном направлении. Нельзя заниматься историей Литовско-Русского государства, пренебрегая реалиями истории киевского периода.

Впрочем, такого рода воззрения М.К. Любавского могли быть следствием гипертрофированного «государственного» восприятия исторического процесса, что совершенно очевидно из его трактовки общины. В своем «Очерке» он отрицал древность общинной организации. В рецензия на труд М. В. Довнар-Запольского, посвященный волостной общине, он писал: «Итак, все признаки изображенной автором автономной организации — волости — говорят за то, что эта организация не архаическая, а сравнительно поздняя, хотя и с некоторыми архаическими чертами», «поземельный строй сельской общины был развалинами древнего общинного землевладения, а простым результатом развития заимочного землепользования и землевладения».[57] В устах государственника М.К. Любавского особый оттенок приобретают слова: «Его (М.В. Довнар-Запольского. — А. Д.) книгу по своей основной задаче и по научным приемам вполне можно поставить рядом с произведениями, например, Лешкова и Беляева».[58] Это можно понять только как полное неприятие славянофильской концепции общинности и считать одним из слабых мест исследования М.К. Любавского. Слабые места были сразу подмечены критиками историка. И. Малиновский, сочувственно отозвавшись о выводах М.К. Любавского касательно связи древнерусской истории и истории Литовско-Русского государства, отметил, что в таком случае задача историка Литовско-Русского государства стоит в том, чтобы «установить связь между древнерусским и литовским строем; выяснить те условия, при наличности которых совершалось изменение древнерусского строя; характеристику литовско-русского строя. Проф. Любавский останавливается на всестороннем разрешении двух последних задач почти игнорирует первую».[59] «Нельзя ограничиться, — пишет далее И. Малиновский, — уяснением связи между учреждениями литовской эпохи; нужно задать вопрос: из каких древнейших учреждений образовались они?».[60] И. Малиновский прав и в другом. «Можно не соглашаться с некоторыми мнениями, взглядами проф. Любавского, но нельзя не признать, что его исследования — крупное явление в русской исторической литературе: последующим научным работникам в той же области литовско-русской истории предстоит идти дальше от его исследования, как от отправного пункта, считаясь с его взглядами, опровергая или развивая их».[61]