Русский

Вавила был крупный, изношенный, неопрятный, с заплывшим экземным лицом, на котором висели нечесаные усы и скомканная борода. Он напоминал морского льва, в складках жирной кожи, с едва различимыми глазками. Еще он был похож на старого байкера, расставшегося с мотоциклом и неистовыми ведьмами, которые, вцепившись в его спину, визжат от восторга, перевертываясь в воздухе в момент аварии.

– Так что будешь пить? – повторил он, кивая на свой стакан, где на донце желтел коньяк.

К ним подошла официантка Астор, тонкая, с приоткрытой грудью мулатка. Серж залюбовался ее гибкими смуглыми руками, вырезом платья с лунно-фиолетовой лункой и пухлыми африканскими губами, среди которых ослепительно блестели зубы и влажно краснел язык.

– Свежевыжатый сок авокадо. – Серж мимолетно коснулся ее руки с сиреневыми ногтями и бледными подушечками пальцев. – Сделай первый глоток, чтобы было слаще.

– Лучше я сделаю последний, – усмехнулась Астор, показав свой страстный африканский язык.

Они сидели с Вавилой, который сосал сквозь усы коньяк, а Серж, окунув трубочку в зеленую сладкую пену, впитывал приторную душистую струйку.

– Слушай, Серж, есть большие деньги, очень большие! И большое дело, очень большое! – Вавила говорил, захлебываясь, словно тонул в нахлынувшем на него богатстве. – Один человек, очень большой человек, хочет вложить деньги в суперпроект. Ты меня слышишь? – Он раздраженно требовал внимания, потому что Серж отвлекся, наблюдая, как стилист, кокетливо виляя бедрами, приглаживая петушиный кок, переходил к соседнему столику, где восседал рок-певец, выступающий в гей-клубах.

– Что за проект? – Серж всасывал сладкую мякоть, в которой чуть похрустывали крохотные семечки экзотического плода.

– Дискотека. Или ночной клуб. Или гигантский развлекательный центр. Все, вместе взятое, плюс Космос, плюс храм наслаждений, плюс центр магического искусства. Это все твое. Ты это можешь придумать!

– Что за человек и что за большие деньги?

– Ты о нем слышал. Керим Вагипов, азербайджанский тат. Держит рестораны, ночные клубы, вещевые рынки. Миллиардер. Построил дворец в Эмиратах за миллиард долларов «Чудо света». Хочет построить в Москве нечто грандиозное, еще одно «Чудо света». Ищет дизайнеров, балетмейстеров, знатоков спецэффектов. Это все твое. Ты сможешь предложить образ, родить метафору. Я о тебе говорил.

– Какие рынки держит Вагипов? – Серж испытал странное беспокойство, словно рядом пробежала едва уловимая тень.

– Несколько, вдоль Кольцевой дороги и в Москве. Самый большой «Райский рынок» на Щелковском шоссе.

Тень вновь пробежала. Серж вздрогнул от странного чувства, как если бы к нему приблизилась неведомая опасность. Третий раз за сегодняшний день он получил загадочное сообщение о рынке, на котором прежде никогда не бывал. Стрельчатая арка с торговцем в арабской чалме. Полуголый китаец на краю зловонного провала. И тот же китаец, возникший в черной пустоте телестудии. Он не знал, что было здесь явью, а что наваждением. О чем предупреждало его неясное беспокойство. Говорило о грозящей опасности или сулило небывалый успех.

– Ну, так что, гений? Согласен?

Серж не ответил. Был рад, что на сцене зажглись огни. Вышел известный критик и культуролог, опекавший авангардные направления в поэзии, и возвестил:

– Друзья, благодарим «А12» за возможность каждый раз, вновь и вновь, демонстрировать опыты, продвигающие новые формы, где синтез искусств позволяет увидеть предмет в его неожиданном, скрытом, а значит, истинном воплощении. Снятие оболочек с предмета является целью искусства, которое сегодня, как и в былые времена, штурмует истину.

Картинно взмахнув руками, культуролог отступил, и на сцену два ассистента вынесли толстую матерчатую куклу. Ее тулово было скрыто под тугими витками грубого бинта. Слабо угадывались голова, плечи, скрещенные на груди руки. Это был мертвец, замотанный в саван. Так изображался на фресках Лазарь, стоящий в глубине пещеры.

Один из ассистентов стал вращать куклу, а другой сматывал с нее витки белой ткани, которые падали на сцену рыхлым ворохом. По мере вращения кукла становилась все тоньше, явственнее проступали голова и острые плечи, виднелись босые ступни, топтавшиеся вокруг оси. Наконец, спал последний виток савана. Из него вышел голый человек с впалым животом, худыми ключицами и вялой мошонкой. Голова была лысой, губы мертвенно-синие, и глаза обведены могильной тенью. В человеке все узнали поэта Лубянчикова, снискавшего славу модного эпатажного стихослагателя. Он сделал шаг вперед и стал читать: