Читаем Русский полностью

Он разделся донага и вошел в ванную. Шум воды из блестящего крана. Душистая пена шампуня. Чистейший кафель стен. Он лежал, отмокал, натирался розовым мылом, растворяя в воде все кровавые коросты, гарь взрыва, больные шлаки изнуренной плоти. Ему казалось, вода уносит все чудовищное время, которое довелось ему пережить, и его очищенное и омытое тело больше не будет страдать и бояться. Взрыв разорвал череду его несчастий, бесчисленные погони отстали, и его след для них затерялся.

Он спал, и ему виделись сны. Посреди комнаты парило цветущее деревце персика, как душа Раджаба. На столе стояла мраморная голова Зары, с глазами белыми, без зрачков, как у античной скульптуры. Под потолком, похожий на павлинье перо, проплыл звездолет, которым управлял Лукреций Кар.

Утром Серж достал из кармана своей измызганной куртки аккумулятор телефона, служившего взрывателем бомбы. Сим-карту, которую извлек из мобильника. Скомканный лепесток бумаги с телефоном проститутки Анжелы, от которой тянулась хрупкая ниточка к ненаглядной Нинон. Все это и еще несколько мелких монет он разложил на столе. Облачился в одежду, в которой прошел огни и воды. Набил карманы рублями и долларами и вышел в город.

Было туманно и сыро. Пришли первые мартовские оттепели. И туман, опустившийся на город, воспринимался как покров, делавший Сержа невидимым для врагов. Он выкинул в мусорный бак малиновую повязку китайца Сена и его ременную плетку.

Первым делом посетил парикмахерскую, где немолодая прилежная мастерица долго колдовала над его головой, превращая седые скомканные волосы в модную прическу, а неопрятную клочковатую щетину – в изысканную бородку и артистические усы. Серж смотрел в зеркало на свое неузнаваемое лицо, впалые щеки, тонкие складки в уголках губ, и глаза, когда-то сияющие, лучистые, исполненные обожания к миру, теперь настороженно, жестко мерцали, отливая синевой вороненого ствола.

Он прошелся по самым дорогим и модным бутикам, купив изысканные английские рубахи и шелковые французские галстуки. Итальянский – серый, в легкую полоску – костюм делал его похожим на завсегдатая закрытых аристократических клубов. Мягкой шведской обуви на непромокаемой подошве была не страшна мартовская московская слякоть. Длинное пальто с тонкой лентой бобрового воротника прекрасно гармонировало с темной шляпой, из-под которой выглядывала седина и строго смотрело его молодое аскетическое лицо. Старую одежду и изношенную обувь он сложил в пакеты и оставил в углу пассажа, за мусорной урной, как змея оставляет за камнем сброшенную кожу.

По Интернету он нашел дельца, изготовляющего фальшивые документы, и к вечеру стал обладателем паспорта на имя Сергея Александровича Молошникова, что подтверждалось фотографией седовласого молодого мужчины и гербовой печатью.

Он посетил салон электронных товаров и купил мобильный телефон и две сим-карты, одну для своего телефона, другую – для взрывателя бомбы. Он не знал, для чего ему бомба. Окружавший его преступный мир его самого считал преступником. Он с этим соглашался. Он был преступник, вооруженный и очень опасный.

<p>Глава двадцать первая</p>

Он позвонил проститутке Анжеле. Ему ответил все тот же голос, полный пленительных интонаций, суливших доступное блаженство. Серж попросил о свидании и получил приглашение. Анжела обитала в доме у ВДНХ – и уже через полчаса открывала Сержу дверь.

– Проходи, мой дорогой, – говорила она, вводя Сержа в небольшую комнату, где все пространство занимала кровать.

В полумраке на стене виднелась фотография голой женщины. В комнате пахло дешевыми дезодорантами, сладковатыми кремами и парной плотью, как в мясных рядах. Сама хозяйка, немолодая, с обнаженными шарами грудей, в полупрозрачной грации, не скрывавшей складок живота, в темных чулках, оставлявших открытыми голубоватые бедра, ластясь к Сержу, стала стягивать с него пиджак:

– Ты на часок или дольше?

Серж положил на туалетный столик двести долларов:

– Пришел поговорить с тобою, Анжела.

– Бедненький, тебе и поговорить, видно, не с кем. Мужчину надо выслушать, обласкать. Анжела и слушает, и ласкает.

Она ловким обезьяньим движением схватила деньги и спрятала в глубину стола. Улыбалась радушно заученной искусственной улыбкой, одинаковой для всех приходящих мужчин. Придвинулась к Сержу своими сдобными, как караваи, грудями.

– Ты откуда? – спросил Серж.

– С Кубани. Настоящая казачка. – Она повела полными плечами, провела большой теплой рукой по щеке Сержа.

– Как же в Москву попала?

– Целая история, миленький. Мы с мужем в селе живем. Он у меня фермер, землю обрабатывает, скот держит. Набрал кредитов, а кризис случился, отдавать нечем. Вот-вот придут и опишут все добро. А у меня соседка была, которая в Москву ездила на заработки. «Поедем, – говорит, – со мной. Я тебя на работу устрою в богатый дом няней». Я и поехала. А как приехали, она и сказала, какой богатый дом и какая няня. Не возвращаться же? Я и работаю, деньги мужу отсылаю.

– Он знает, как ты их зарабатываешь?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза