Русский

— Не вдохновит, считаете? А вдруг пророчества в какой-то момент совпадут с данными ученых? — Привольский отставил стакан и вновь достал из кармана газетную вырезку, которую хотел прочесть Тихонову в сквере на Новослободской. — Вот послушайте: «В 2029 году к Земле подлетит громадный астероид, чья площадь превышает в диаметре тысячу футов. Космические агентства Соединенных Штатов и России втайне от общественности уже ассигновали миллиарды на исследования, которые помогут предотвратить неминуемую катастрофу на планете. Ученые дали астероиду имя Апофис, тем самым подчеркнув, что воплощением зла для цивилизации сегодня является не Аль-Каида, а угроза непонятная и тем более страшная, что исходит она не от живой материи, а как бы от мира вечной Ночи и вечного Холода».

— И что все это значит? — спросил Тихонов.

— Это написано в газете «Нью-Йорк Таймс», понимаете? Не в «Комсомолке»… Кстати, Плукшина тогда удивили четыре цифры, которые Куликов использовал в качестве заголовка для своей записки. Он прямо взял так, и ни с того ни с сего, без связи заголовка с текстом, написал вверху страницы: «2029». Обнаружить астероид, рассчитать его траекторию в те времена было под силу только богам. Год его возможного вхождения в атмосферу планеты, даже примерно, можно было только угадать эмпирическим способом. Так что…

— Григорий Аркадьевич, признаюсь, загрузили вы меня порядком, — вздохнул Тихонов. — Между тем мне хотелось бы для начала отвести удар от Ушакова.

— Да, Антон ваш… Грустно признаться, но лучший выход для него теперь — бежать подальше отсюда, пока мы с вами не выведем на чистую воду товарища Сосновского. Взялись за Антона круто. Ведь злоумышленники, так сказать, убеждены: Плукшин именно ему рассказал все свои секреты и передал таблички. Поверьте, эти люди не остановятся ни перед чем. Уж я-то знаю, на что они способны. А еще ведь милиция! Кстати, не понимаю, как вам удалось его вытащить оттуда?

— Долго рассказывать. Я еще не то могу… Другое дело, если таблички интересны лишь как источник подтверждения гипотез, зачем ради них убивать одного человека и устраивать охоту на другого? Им грош цена…

— Ошибаетесь, Александр Валентинович…

Глава семнадцатая

В жизни Сергея Самуиловича Сосновского наступил новый день. Он начался с тяжелых раздумий и тоскливого хаоса в голове, вызванных тревожными снами беспокойной ночи. Продолжение дня пока тоже не сулило ничего хорошего. Привольский не объявился, табличка, оставленная ему в наследство Плукшиным, похищена, а уж куда делись остальные четыре, оставалось только гадать.

В институте директора ожидал новый сюрприз: на службу не вышел начальник охраны Устинов.

Пропажа уволенного накануне институтского товарища и соратника Гриши Привольского насторожила и до крайности расстроила Сергея Самуиловича. А исчезновение сильного, верного и честного Устинова повергло в состояние, близкое к депрессии. Впервые за долгие годы Сосновский вспомнил про церковь. В порыве тоски он даже засобирался в ближайший храм, чтобы поставить свечку и помолиться, но сразу вспомнил, что так до конца и не определился, к какой из церквей склоняется его измученная наукой типично советская душа.

Сосновский тратил много сил на то, чтобы в глазах сослуживцев выглядеть прагматиком, а порой даже казаться бессердечным солдафоном. Но сердце у него было доброе, и наедине с самим собой Сергей Самуилович частенько поругивал себя за придирки, несдержанность и эмоциональные разносы, которые устраивал подчиненным. Сосновский и правда бывал чересчур резок и в своей несдержанности доходил до несправедливых обвинений и обид. Но он очень быстро оттаивал, поэтому многие величали его «добрым вампиром» и были недалеки от истины.

Поскольку он проводил все свободное время на работе, а домой ездил исключительно для того, чтобы поспать, у Сосновского не было друзей. Нет, он хотел считать, что работает в коллективе единомышленников, в команде, где все, признавая за ним право на твердое руководство, уважают его за многочисленные таланты и дружески любят. К тому же эта любовь, как он позволял себе думать, должна была подкрепляться чувством благодарности за щедрость в выдаче как честно заработанных, так и не совсем заслуженных бонусов — своего рода аванса за будущую самоотверженность в труде.

Будучи человеком большого ума и проницательности, Сосновский предполагал, что может ошибаться в людях, но заставлял себя хотя бы иногда питать иллюзии.