Русский

Когда «ТУшка» совершала разбег по взлетной полосе, в здание аэропорта вбежал Исаков. Потребовав список пассажиров рейса «Воронеж — Дубай», он, к своей досаде, обнаружил там знакомую фамилию.

— Не понимаю, — проговорил он. — Если ты ни в чем не виноват, с какой стати улетать за границу? И почему из Воронежа? Откуда твоя визитка в портмоне того урода с дубинкой, что я встретил на дороге? И какая связь между тобой и Тихоновым? Или Привольским? И почему я сразу не понял, что этот Привольский — жулик? Антоша — человечек умный. Все раскусил и не рассказал мне, о чем беседовал с убиенным профессором. Не понимаю… Все, башка сейчас треснет… — он достал телефон и набрал номер Сосновского: — Сергей Самуилович, как и договаривались, информирую вас о ходе расследования. Только что наш подозреваемый — Антон Евгеньевич Ушаков — скрылся за границу. В чем причина — непонятно. Ваш Устинов вас предал, равно как и Григорий Аркадьевич. Это они виновны в гибели профессора. Простите уж меня за правду. Понимаю, вам это неприятно слушать…

— Да бросьте вы, Алексей, — ответил Сосновский голосом смертельно уставшего человека. — Я совершенно адекватен. Вы скажите, неужели Привольский спланировал это убийство?

— У нас не было времени побеседовать основательно. Взяли его в гостинице, в Воронеже, всего час назад. Он утверждает, что все произошло случайно, он только хотел выяснить у профессора, куда девались известные предметы… А стрелял человек Устинова по фамилии Крестовский. Он в больнице. Что? Да нет, укушен собакой.

Глава двадцатая

Движение по Тверской в центр как назло перекрыли именно в районе Пушкинской площади. И многим, кто сейчас бездарно растрачивал драгоценное время в ожидании разрешения на проезд, казалось, что им одним так сильно не везет сегодня, что, выбери они другую дорогу, все могло быть иначе и не пришлось бы томиться четверть часа у перекрестка в ожидании невесть чего.

Наконец то ли московский, то ли федеральный чиновник со своим богатым кортежем пересек площадь и умчался вниз по Страстному бульвару, но постовой не спешил давать разрешение на движение. Сосновский бросил взгляд на часы.

«Если сейчас поедем, то прибуду на встречу с американцем за десять-пятнадцать минут до условленного времени. Это нормально. Как раз я-то пока никуда не спешу».

Исаков, как и обещал, «пробил» американца по своей базе, но не обнаружил ничего заслуживающего внимания. Хуже того, никакой Джон Ланкастер в Москву на самолете в последние два дня не прилетал. Существовала вероятность, что мистер Ланкастер приехал в Москву поездом, например, из Питера. Вряд ли, конечно, но ведь такое возможно?

Поток машин ожил. Сосновский попросил водителя остановиться у «Галереи Актер». Теперь он передвигался на запасной, так называемой разъездной машине. Его персональный шофер все еще был на больничном: сказывались последствия инцидента на набережной, так что приходилось ездить на «Волге» с малознакомым белобрысым парнем, которого звали не то Игорем, не то Сергеем. А может, и не Сергеем, и не Игорем. Хорошей памятью на имена Сосновский похвастаться не мог. Даже некоторых своих сотрудников боялся называть по именам — вдруг перепутает?

Так что, возможно, их пути с господином Ланкастером тоже когда-то пересекались, да Сергей Самуилович позабыл об этом.

Он спустился в подземный переход, тот самый, где произошла трагедия, унесшая жизни случайных прохожих. Сосновский шел по переходу и попутно вспоминал громкую кампанию в прессе и на телевидении, когда общественность почти убедили в том, что за прогремевшим в переходе взрывом стояли вовсе не террористы, а конкуренты владельцев здешних подземных торговых палаток.

После такого общественность не сомневалась: палатки уберут, дабы впредь не создавать опасного скопления людей в переходе…

Как бы не так! Палаток стало вдвое больше. Они и ныне там, в трехстах метрах от городской управы и в полукилометре от Петровки, 38, торгуют себе подозрительным и неопрятным товаром — от бижутерии до поддельных дисков, — и от каждого предмета в отдельности (а тем паче от их скопления и всей этой эклектики) за версту несет криминалом и турецкими вещевыми базарами.

Сергей Самуилович брезгливо преодолел подземные торговые ряды и, выйдя на свет с другой стороны бывшей улицы имени пролетарского писателя, пошел по Тверскому бульвару к ресторану «Турандот».

Сосновскому здесь оказались нелицемерно рады. В дневное время народ заведение не жаловал. Помпезные залы поражали дизайном, умело имитирующим дворцовую роскошь. В отличие от древесно-стружчатой отделки отелей Лас-Вегаса, в «Турандот» многое было натуральным: мрамор, дерево, бронза. Возможно, эта дизайнерская искренность должна была оправдать высокие цены. Вдобавок в междукризисье обеспеченную публику в Москве воротило от скромности и бережливости, так что рестораторам приходилось раскошеливаться.

Сергея Самуиловича проводили в нишу за занавеской, что располагалась на втором этаже ресторана. Он сел спиной к окну и попросил занавеску временно приоткрыть.