Русский

– Я произношу этот тост за великий русский народ! – Чарка с водкой мерцала в руке генералиссимуса. – Я пью за народ-победитель, народ-герой. Только русский народ, которому нет равных среди других народов земли, был способен одолеть черную силу мирового зла, принести невиданную жертву, чтобы солнце продолжало светить, а история человечества не рухнула в черную бездну. Миллионы русских мужчин и женщин, стариков и детей поднялись на Священную войну и выиграли ее в бесчисленных боях и сражениях. Только русский народ был способен в неисчислимых трудах создать государство в одну шестую часть мира и основать это государство на принципах справедливости, братства и добра. Воплотить в реальность мечту людей о рае земном, одолеть силы ада. Только русский народ мог создать культуру Пушкина, Толстого, Тургенева, которая дышит любовью к человеку, к природе, ко всему живому, и на языке этих великих правдолюбцев скоро заговорит все человечество. И только среди русского народа, верящего, преданного, благородного, мог возникнуть генералиссимус Иосиф Сталин, символ наших сегодняшних и завтрашних победных свершений.

Рюмочка с водкой взлетела, коснулась седоватых усов, и все выпили свои фронтовые сто грамм, обожая вождя, преисполненные гордости и величия.

Серж заметил, что в стариках, еще заедавших водку селедкой, уже стали происходить перемены. Они взволновались, стали улыбаться, обнимали друг друга. Иные начинали плакать, что-то невнятно выкрикивали. Третьи говорили с кем-то, кого не было рядом, быть может, со своими погибшими фронтовыми друзьями.

Тат зорко наблюдал за ними, словно ждал, когда их возбуждение достигнет определенного градуса. А потом с жестами конферансье, каким-то особым развязным, бодрящим голосом, прокричал:

– А теперь, дорогие друзья, споем нашу, советскую! Баянист!

Появился баянист, в гимнастерке, пилотке, с ухарским чубом, похожий на Василия Теркина. Лихо развернул малиновые мехи, брызнул звенящими звуками. Вместе с татом они запели:

Где ж вы, где ж вы, где ж вы, очи карие,
Где ж ты мой родимый край?
Впереди страна Болгария,
Позади река Дунай.

Ветераны на минуту очнулись, попробовали подхватить полузабытую песню. Отозвались слабыми, нестройными голосами и один за другим смолкли. Тат, дирижируя баянисту, продолжал заливаться:

Много верст в походах пройдено
По земле и по воде.
Но советской нашей Родины
Не забыли мы нигде.

Ветераны вздрогнули, обернулись все в одну сторону, откуда, казалось, раздавался далекий звук, грозный, пугающий, от которого дрожала земля, сотрясались старые могилы, начинали шевелиться все упавшие в землю пули. Старики слушали, и руки их странно двигались, словно искали оружие, застегивали на худых шеях гимнастерки, надевали каски, заталкивали за пояс гранаты.

Баянист и тат, раскачиваясь, заливисто пели:

И под звездами балканскими
Вспоминаем неспроста
Ярославские, рязанские
Да смоленские леса.

Старики уже не внимали песне, не замечали друг друга, выполняли слышные им одним команды. Залезали в люки танков. Садились в кабины самолетов. Прижимались глазом к окуляру перископа. Они забыли свои пакеты и конверты с деньгами. Снаряжались к бою.

Тат, в мундире генералиссимуса, с бриллиантовой звездой, пел, как эстрадный тенор, картинно разводя руки. Баянист тряс чубом, молодецки притоптывал.

Вспоминаю очи карие,
Тихий говор, громкий смех.
Хороша страна Болгария,
А Россия лучше всех.

Старик с тощей шеей, ссохшейся седой головой, на которой провалились виски и слезились блеклые, утратившие синеву глаза, воздел худую, с хрупким запястьем руку. Ему казалось, что в его кулаке тяжелый наган, которым он взмахивал, поднимая роту в атаку. Карабкался на бруствер, сползал вниз, сипло, с бурлящим стариковским клекотом, кричал:

– Рота, в атаку, за мной! За Родину, за Сталина! – И тут же падал, сраженный кровоизлиянием в мозг, где лопнул стариковский сосуд.

Тощий генерал сидел на полу, поворачивал во все стороны танковый пулемет, матерился, кому-то кричал:

– Серегин, горим! Бей бронебойным! Отсекаю пехоту! Горим, ядри твою мать!

И ему казалось, на нем горит комбинезон, липкие язычки лижут руки и он горящими руками водит пулеметом, находя в жнивье залегшую пехоту врага.

Однорукий старик с приколотым рукавом пиджака весь трясся от вибрации, сидя в кабине штурмовика, направляя машину на железный мост через реку:

– «Второй», выхожу на цель! Два «мессера» у меня на хвосте! Где ты ебешься, «второй»!

И он укладывал бомбу в железные пролеты моста, слыша, как пулеметные трассы прошивают обшивку, отстреливают руку, сжимающую штурвал.

Старушка отбросила палку, ползла, волокла за собой тяжелое тело, перетаскивала его через кочку: