Русский ад. Книга вторая

Григорий Алексеевич поднял голову.

— Ты спала с врагами?

— Боже избави, — испугалась Алька. — Если каждому давать, поломается кровать! Это девочки у нас их съезды обслуживали! Как с таким спать, что ты?! Стошнит. Вот Жирик… — ворковала Алька, — этот еще ничего! Что скажет, я умираю прям…

Григорий Алексеевич в самом деле был очень бледен: тоска человека, у которого нет своего места на земле.

— Жирик твой… бесплатно даже воздух не портит, — прошептал Григорий Алексеевич. — Он как Ленин. Правду говорю все — там все очень похоже. «Вся власть Советам!» — «Нет, не вся… и не Советам». — «Блокируемся с левыми эсерами…» — «Нет, не блокируемся, торопиться не будем…» — это талант, если хочешь… — любой лозунг поменять уже к вечеру!

Ты скажи: что Жириновский сделал для России? У тебя есть ответ на этот вопрос? Жирик — это же… как педикулез. Знаешь, что такое педикулез?

— Знаю, — кивнула Алька. — Я тут про Ленина целое сочинение настрочила.

Теперь Григорий Алексеевич был настроен поговорить.

— Вот, Алевтина Веревкина. Исторический парадокс: в Зюганове нет ничего ленинского, включая кеглю, — так? А в Жирике — все ленинское! И самое главное — кошачья живучесть!

Иван Грозный убил сына. Петр Первый убил сына. Тарас Бульба убил сына. И только при советской власти Павлик Морозов смог отомстить за всех!

— А это… модно с-час?

— Цто?

— Под Ленина косить?

Алька схватила подушку и засунула ее за спину Григория Алексеевича: так удобнее вести беседу.

— Я цто скажу тебе, Алевтина Веревкина? Используя игру как средство достижения какой-то большой цели… — что ж, в движении к цели человек часто использует какие-то нечестные методы. Но когда он, этот человек, добивается своей великой цели, он сразу, резко меняет жизнь людей к лучшему.

То есть через игры, через то, что мы называем политикой, этот человек добивается великой цели: указать людям самый короткий путь к счастью.

Настоящие политики — Линкольн, Рузвельт, Де Голль, Ганди, Бен-Гурион… жили только интересами своей нации.

Но когда у политика, Алевтина Веревкина, нет великой цели, когда он в этих своих играх теряет сам себя, значит он никогда никем не станет, он просто разменял себя на актерское ремесло…

Понятно говорю?

— Конечно, — кивнула Алька, хотя она ничего не поняла.

— После Беловежской Пущи, Алевтина Веревкина, — продолжал Григорий Алексеевич, — я говорил с одним человеком, близким к Ельцину. Вот, спрашиваю: сейчас, когда Ельцин уже все развалил (а мы — все — дружно ему в этом подыгрывали), он хотя бы сейчас будет добиваться исторических результатов?.. Может быть, создаст новый тип жизни? Или человека? Мы увидим новую по духу страну?..

— И что? — зевнула Алька.

— На это мне было цестно сказано: «Ой… умоляю вас, Григорий Алексеевич! Какой там… исторический результат…» Иными словами: нам бы день простоять и ночь продержаться, вдруг Россия опять взбрыкнет!

Алька не просто устала — если бы Григорий Алексеевич молчал, просто делал бы свое дело, все ей было бы как-то полегче.

А тут…

— Может, вина? — предложила Алька. — Алкоголь на выдумку хитер!

— Налей, — согласился Григорий Алексеевич. — В этом, Алина, они все похожи: Ельцин, Зюганов и этот твой… не знающий приличий; главное для них — быть в игре. Всегда быть в игре. На виду! И при этом обязательно что-то схватить для своих детишек. Чтоб они позже бы не пропали. Но в какой-то момент, Алевтина Веревкина, у каждого нормального человека появляется вопрос к самому себе. — Зачем мне это все? Зачем они нужны, эти «мерседесы», большие деньги, тайные квартиры для встреч с красивой девушкой Алевтиной Веревкиной… — во имя чего я живу? У меня… в моей работе… есть исторический результат? Что я оставлю после себя? Неужели вся моя жизнь свелась только к тому, чтобы вкусно поесть хорошо отдохнуть, посмотреть мир и переспать с определенным количеством красивых и сексуальных девушек?

— Тоже неплохо, — хихикнула Алька.

— Иосиф Сталин, кавказский боевик, Алина Веревкина, вдруг обнаружил, что он очень любит Россию. Причем — сумасшедшей любовью, если угодно — самопожертвующей! И когда на Страшном суде Господь спросит человечество, Алевтина Веревкина, что оно скажет в свое оправдание, люди предъявят Господу «Дон Кихота» Сервантеса — книгу о том, каким на самом деле должен быть каждый человек…

— Ты позволишь? — перебила Алька, кивнув на окурочек. — А то я заслушалась… невзначай.

— Понятно говорю?

— Конечно! Но я не знала, что «Дон Кихот» бандиты сочинили. То есть Сталин в смысле… — поправилась она.

Григорий Алексеевич вздрогнул.

— Странно вы все устроены… — пробормотал он. — Печальная штука жизнь, если живешь без иллюзий…

Тишина иногда бывает такой, что хочется застрелиться.

— «Надену я черную шляпу, — пропела Алька. — Поеду я в город Анапу! И сяду на берег мо-орской со своей непонятной тоской…»

Она подсела к нему совсем близко.

— А хочешь, поцелуй мою «кукушечку»! Хочешь? Или очень хочешь?

— Не хоц-цу Иди, детка…

— Куда?

— Домой иди.

— Придешь домой пораньше — увидишь побольше… — пропела Алька.

— Ну вот и хорошо. Вызывай такси.

— Как? — удивилась Алька. — А я разве на ночку… не остаюсь?..