…Тоска, которая в последние дни все чаще и чаще мучила Горбачева, приходила сразу, внезапно, как приступ. Иногда ему казалось, что Россия – это такая страна, где человек вообще не может быть счастлив (никто и никогда). Есть же на свете несчастливые страны и несчастливые народы! Вон на Кубе: жрать нечего, а люди с утра до ночи поют, пляшут и на барабанах играют – весь народ! Жизни нет, а счастья – хоть отбавляй! Горбачев вдруг понял, что он у Ельцина в плену. «Князь Игорь, бл…» – мелькнула мысль.
– Я знал, Борис, что ты похеришь наши майские соглашения – знал. Ты правильно… тогда… трусил, что твой Коржаков выдаст сам факт тайных переговоров Горбачева и Ельцина, выдаст обязательно, будь спокоен, если не по глупости, так по глубокой пьяни. Но: я дал тебе слово, что твой электорат неприкасаем, что для приличия я выдвигаю Бакатина и Абдулатипова, тогда как ветеранов, коммунистов и шизофреников мы разбавляем Макашовым, Жириновским… Тулеевым, Рыжковым… – но если я, Горбачев, привел тебя во власть, значит, не отнекивайся, надо платить! Сейчас платить, – Горбачев соскочил с подоконника и встал перед Ельциным. – Пришла пора. Думаешь, я не знаю, что Бурбулис перед твоей встречей с Бушем в Норфолке сидел в Штатах целую неделю и уговаривал американцев не мешать развалу Советского Союза?
– Не было этого! – твердо сказал Ельцин.
– Было! – махнул рукой Горбачев. – Ты всегда недооценивал Владимира Крючкова! Он потому и на Форос пошел, что когда Коржаков привозил тебя, пьяного, ко мне на дачу, Бурбулис вовсю шептался с американцами! Крючков решил, это я санкционировал переговоры! А потом начался их торг с тобой, на дерьме-то сметану собрать святое дело… – вот когда, Борис, ты предал Горбачева!
Ельцин молчал. Он действительно ничего не знал о переговорах Бурбулиса.
– И еще учти, – Горбачев взял себя в руки, – если б мне было нужно, я, уж поверь, давно укрепил бы собственную власть.
– С таким… как Шапошников, вы ее укрепите, это факт, – твердо выговорил Ельцин. – Весь мир, я скажу, откроет рты.
– Борис…
– Президент, а… хулиганите, Михаил Сергеевич! – подытожил Ельцин.
Да, конечно: он все уже знал об этой встрече, Шапошников сразу и рассказал, тут же, вот только где у него доказательства?
Президент СССР открыл бутылку с водой и опрокинул ее в стакан.
– Дело, конечно, не мое, – Ельцин прищурился и опять проглотил нижнюю губу, – министр обороны… этот… сейчас, значит, к пресс-конференции готовится. Вот… он изложит, понимаешь, про заговор, какие там… ну условия, что ли, – а мы не вмешиваемся, мы пока подождем…
Горбачев стоял у окна – надменный и красивый.
– Хватит, Борис, не ломай комедию. Ты ж за неделю знал о ГКЧП! Знал, что Горбачева должен был заменить Лукьянов!
Ельцин вздрогнул.
Он всегда боялся Горбачева – всегда. Страх перед Горбачевым был у Ельцина в крови. Даже не перед Горбачевым: перед
– Так что о ГКЧП – не надо, – спокойно продолжал Горбачев, – это частушки для бедных! И тут же, значит, ввел в курс Нурсултана Назарбаева. Вспомни, что ты орал ему про Горбачева днем 18-го, причем при всех, потому что выпил крепко… я ж анализировал! Меня… меня ты хотел свалить, только исподтишка, чужими руками, но я о другом: договариваться, договариваться надо. Прямо здесь! Тут! Глаза в глаза! Ты посмотри: страна одна, а Президентов двое, прямо шведская семья какая-то! Давай, значит, без эффектов и абсурда, – давай! Вот ты, Борис, должен знать… кто? Бухарин, что ли, говорил, что Лев Троцкий – Гамлет русской революции?
Ельцин покачнулся.
– Шта?
– Да я философствую… в порядке размышлений, так сказать: Троцкий – Гамлет, Ленин – гений… эпитеты какие, да? Интересно, их жизнь в Кремле тоже, как у нас, не жизнь, а сплошное… я скажу… отравление говном, – ты как считаешь? Ведь проблема за проблемой встает, страна в разносе, мы, значит, взяли лопаты, раскидываем… ты со своей стороны гребешь, я, как могу, со своей… гребем, гребем, и руки, руки друг другу пора бы протянуть, ведь мы ж оба утонем, я раньше, ты следом… – так нет же, сразу выскочит какой-нибудь демократ, проорет там… что-нибудь столкнет нас лбами и обратно всех нас на дно и в говно – нате, жрите!
– В-вот, – Ельцин оживился. – Вы хоть теперь-то поняли, шта… а все эти годы жили… в незнакомой стране?
Горбачев стоял перед Ельциным… – он вдруг как-то очень преданно, почти по-детски, заглянул ему в глаза.