Русский ад. На пути к преисподней

Но до чего ж все дошло, а? Свои ребята, ачинские, Пересекин Коля да и Борис Борисыч… тот же… знают, поди, почем ноне плацкарта в Москву… — Колька ведь точно ездил, пусть не в Москву, а в Свердловск, но знать должон… И молчит, собака! Завидует! Откуда, мол, у русского человека деньга такая, чтоб в Москву мотаться? А у Егорки денег-то в один конец!

С Наташкой-подлюкой он решил разобраться следующим образом: ничего, елочки-моталочки, ей про Москву не говорить, а кинуть записку: так, мол, и так, временно уехал… не скажу куда, потому что обижен до крайней степени.

Хорошая мысль.

Может, задумается, лярва?

И, не мешкая, на вокзал, к поезду: будет билет — отлично! Не будет — можно ночку-другую и на вокзале перепреть, срама большого тут нету…

Красноярск оказался — вдруг — каким-то обшарпанным, резко постаревшим: мгла, ветер, людей за сугробами не видно, снег не убирают, автобусы еле ползают, натыкаясь (сослепу) на другие автобусы…

И вокзал как скотный двор — холодный, жуткий. Как в этих кассах вокзальных тетки-то сидят? Или в ногах у них батареи спрятаны?

Двадцать тыс-щ билет!

От церкви люди отвернулись, потому и цены такие в стране, да еще и повсюду…

До поезда был час, хорошо все получилось. Егорка смотался в буфет, но там был только коньяк по пять тыщ рублей. А бутерброды — вообще по цене золотых слитков!

Хорошо, что у Наташки были в холодильнике вареные яйца. Егорка прихватил с собой аж восемь штук!

С таким буфетом точно в ящик сыграешь, это не буфет, это ж чистый бандитизм!

Поезд был подан минута в минуту. Егорку поразило, что в вагоне, где, как ему казалось, народу будет тьма-тьмущая, пассажиров почти не было.

И купе вроде бы пустое. Но с верхней полки тут же свесилась лохматая голова:

— Дед, закурить есть?

— Какой же я… дед? — изумился Егорка.

Надо ж, только вошел человек, а с него уже закурить требуют…

— Дай папироску… а?

— Да, счас!

Он и не думал раскидываться табаком. С какой стати?

Голова тут же исчезла в подушках.

«Надо ж… дед!» — хмыкнул Егорка. Он вроде бы и брился сегодня. Какой же дед? Что, не видно, что он не дед?..

— А тебе, знача, покурить охота?..

— Хочу! — голова мгновенно свесилась. — Цельный день не курила!

Девчонка была какая-то мутная, грязная, но с озорными глазенками.

— А годков скель? — поинтересовался Егорка. — Меня Егоркой зовут.

— А ты че, дед, — мент? — зевнула девчонка.

— Я т-те дам… дед!

— Лучше папироску дай — поцелую!

— А ты че… из этих, што ль? — оторопел Егорка.

— Из каких еще… из этих?

— Ну, которые… — Егорка хотел выразиться как можно деликатнее — …эти… по постелькам… шарютси…

Никогда в жизни он не видел проституток.

— Я — жертва общественного темперамента, — пояснила девочка. Она мгновенно спрыгнула с полки и устроилась рядом с Егоркой. На девочке была длинная грязная майка, она тут же, не стесняясь, поджала свои голые коленки, положив на них подбородок.

— И куда ж, задрыжина, ты нынче прешси? А, дед — тысща лет?..

На вид девочке было лет пятнадцать, не больше.

— Ище раз обзовешси — встану и уйду, — строго предупредил Егорка.

Ему хотелось продемонстрировать характер.

— А ханки капнешь?

— Ч-че? А? Кака еще ханка тебе? Ты ж у нас пацанка!

— Во бля! — сплюнула девчонка. — А ты, дед, прижимистая шушваль, видать!

За окном катилось белое-белое Красноярье: елки и снег.

— Мамка шо ж… одну тебя пускат? — не переставал удивляться Егорка. — Во как!

— Сирота я. Понял?

— Во-още никого… штоль?

— Сирота! Мамка пьет. Брат есть.

— А че ж тогда сирота?

— Братик помер летом. Перекумариться не смог, дозы не было, иссякла. Колотун погубил.

— Так че же: мать есть… был такой — сердце лопнуло.

— Пьет она, — сплюнула девчонка. — Нальешь?

— Приперло, што ль?

— Заснуть хотела… думала, легче бу. He-а, не отпускает…

Пришел проводник, проверил билеты.

— В Москву?

— Ага, — кивнул Егорка.

— По телеграмме, небось?

— По какой телеграмме? — не понял он.

— Ну, можа, преставился кто… — протянул проводник, толстый мужчина лет сорока.

— А че, просто так в Москву не ездят?.. — удивился Егорка.

— Нет, конечно, — вздохнул проводник. — Не до экскурсий счас.

— А я — на экскурсию, понял?

Он как-то странно посмотрел на Егорку и вышел.

— Поздравляю, дед! — хихикнула девчонка. — В Иркутске лягавый сел, сама видела, этот… сча ему стукнет, они о подозрительных завсегда стучат. И если тот с устатку отошел — жди: явится изучать твою личность!

Егорка обмер: док-кумент-то в Ачинске…

— А ежели я… дочка, без бумажек сел, пачпорт оборонилси, — че будет?

— Ты че, без корочек?

— Не… ты скажи: че они тогда делают?

— Че? — девчонка презрительно посмотрела на Егорку. — Стакан нальешь, просвещу.

— Тебя как звать-то?

— Катя… Брат котенком звал. Дед, а ты не беглый? — поинтересовалась девочка.

— Ты че… — оторопел Егорка. — Какой я беглый? К брату еду, из Ачинска сам. Слыхала про Ачинск?

— Это где рудники?

— Не. У нас комбинат, Чуприянов директором. Знаешь Чуприянова?

— Значит, беглый, — хмыкнула Катя. — От жизни нашей бежишь. Слушай: водки здесь нет, народ портвейн глушит… Полста гони!

— Полста?

— А ты думал! Наценка.

— Так ты деньгу возьмешь — и сгинешь.