Русский ад. На пути к преисподней

— Спасибо, мать! — выдохнула Алька — Ты мне веру в людей вернула. Я теперь как Дунька с трудоднями! Я, бл, ж-жить хочу! Чтоб мыслить и страдать!.. И — чтоб с романтиком, разорви его душу, у меня была бы, блин, полная романтика!

Алька знала, что если Ева ругается — это не страшно.

Собаки, которые лают, такие собаки не кусаются, у них пасть лаем занята.

— Мы, — продолжала Ева, — если их хорошо схватим, у нас, слушай, вся их ячейка отдыхать начнет! Подряд получим. Понимаешь ты эту силу? Я, может, лично в депутаты схожу…

— Ну ты… — Алька кружилась по комнате, — деловая колбаса…

— А что? — Ева схватила очки от солнца и опустила их на нос. — Чем я не Галина Старовойтова?

— Смотришься, балалайка!

Девчонки кружились по комнате.

— Давай, Алька, шампанского трахнем.

— Дав-вай! Давай, подруга! Я, бл, возбудилась, мне уже надо… я готова… За нашего дорогого романтика, барона фон Траханберга! Фамилию скажешь?

Алька подняла пустой бокал.

— Шустрая ты, — усмехнулась Ева, — я тебе, камбала, профессора из важного института подгоню, он тебя политике учить будет. Ш-шоб, значит, не сболтнула чего, всех врагов России лично в лицо знала и ненавидела их, как еврей свинину! Ш-шоб, главное, Америку ненавидела, всех… кого надо, всех ненавидела… как твой дед в Гражданскую!..

— Какой еще дед? — Алька остановилась. — Откуда дед? Его, вроде бы, за карманы судили…

— Забудь. Мы тебе другую биографию соорудим, тебе фасад нужен, чтобы понравиться этим дуракам. Менять надо не себя, а предков!

Значит, так: судьбу тебе привесим, предков подберем, все, короче, по уму сделаем! И папаша твой — в Афгане погиб. С Гражданской не перепутай, дура! Людей по идейному признаку надо видеть, время нынче такое, Зюганов — это отстой, твой Сергей Иннокентьевич… тоже отстой, да еще с мертвечиной, но мы его не теряем, разумеется, Сергей Иннокентьевича, он-то… с этим новым… не пересекается, у них разногласия, я проверяла! Профессор, короче, будет тебя политике учить, а на экзамен я с ним вместе приду: там, где взрослые дядьки срут друг на друга по идейному признаку, там, малышка, ангел нужен. Вот ты и спустишься…

— С небес! — хмыкнула Алька.

— А вообще, вешалка, интересно все выходит! Помнишь, фильм у нас был, комсомольцы в поезде Остапа Бендера поймали… гитарасты там… песни в купе орали… они ж на его денежки в чемодане как на тротил смотрели! И это правда, между прочим, это все не в кино придумали, не было тогда на денежках цикла…

— Цикла не цикла… а папики были, — засмеялась Алька. — Скока хошь! Помнишь, мен в ресторан телку водил? Тоже, как мой, депутатом был… и лысый…

— Киса Воробьянинов, — согласилась Ева.

— А ты что?… мне сейчас экзамен делаешь? — насторожилась Алька. — Слушай, если бы мужики знали, чем бабы занимаются, когда одни остаются, сроду бы никто никогда не женился, факт!

— Ладно! — Ева закурила папиросу. — Будя, Алька, понты колотить! Твои экзамены, девонька, у нас впереди будут, готовься, короче, к новому счастью, калым, родная, за тебя уже внесли…

18

В середине ноября в Ачинске начались перебои с дешевым хлебом. На следующий день те российские граждане, кто поумнее, скупили всю водку, и водка — тоже исчезла.

У Егорки была небольшая заначка. Но в воскресенье, пока он выяснял, когда в Красноярск пойдет первый автобус (там-то водка уж точно есть), Наташка, любимая жена, махнула бутылку без него.

Он не сразу пришел в себя от такой наглости! А когда — пришел и принял единственно правильное, мужественное решение ее избить, так она еще и плюнула, пьяная, Егорке в лицо.

Олеша говорил, нет смысла ехать в Красноярск. Мужики базарили, что хлеб там — только с утра, дешевая водка есть, точнее — спирт, но по бутылке в руки, да и то очередь несусветная, как в Москве — в мавзолей.

Кормиться, короче, надо с реки. Ладно, что зима: просверлишь лунку, так окуньки сами выскакивают, воздуха не хватает. На супчик наберется, но сколько ж можно рыбой питаться? Всю жизнь теперь что ли?

В понедельник прошел слух, что хлеб завезут. Народ тут же выстроился в очередь, старики еще и ребятишек поставили, но мороз-то уже — минус двадцать, на морозе долго ли выстоишь?

Егорка не сомневался: если нет дешевого хлеба, значит, встанет и комбинат. А как? Если даже с хлебом такая мутотень, глинозем точно никому будет не нужен, это как пить дать. Кончать Горбачева с Ельциным надо немедленно! Чего ждать-то? Эти гудыри всю страну по миру пустят, потому как бездушные — оба! Егорка и так затянул с возмездием; Новый год на носу, а у него вообще ничего не готово…

Убить… — оно что? Просто, что ли?

Правда, Егорка отправил уже письмецо двоюродному брату Игорю в Одинцово, чтобы он, Игорек, встретил его в Москве и приютил — на месяц.

Брат отвечал: если на месяц, он ждет, даже с радостью, но встретить не обещает, поскольку поезд приходит днем, а он — на ответственной работе.

Никогда-никогда Егорка не был в Москве.

Бросить все — и в столицу! Как подвиг, слушайте: Москва это ведь страшно, это не наша Сибирь, это какая-то совсем другая Россия, опасная, европейская.

У Егорки была цель — принести пользу Родине.