Русский Афон. Путеводитель в исторических очерках

Писать вкратце о давнем знакомстве непросто, намного легче рассказать о какой-либо афонской единичной встрече. Как передать в сжатой форме многочасовые беседы, прогулки по святогорским тропам, богослужения в маленькой келлийной церквушке, вечера на утесе, который я прозвал «камнем отца Виталия», ибо на его вершине как будто бы образовалось особое ложе, продавленное могучими формами инока.

Иеромонах Виталий в самом деле выглядит как Илья Муромец, когда тот принял, по преданию, постриг в Киево-Печерской Лавре. За более чем два десятка лет на Афоне он, правда, несколько «огречился», приобретя вечный эгейский загар. На традиционного русака он теперь не похож, что и соответствует его национальному самоопределению: «Я – не русский и не грек, я – афонец».

Родом с Дальнего Востока, попав в армию, он уверовал в Бога и принял решение стать монахом. Это осуществилось не сразу, некоторое время Валентин (таково было его имя до пострига) работал в конструкторском бюро, готовясь к уходу из мира. На Афон он приехал в начале 1970-x годов, «командированный» Московской Патриархией в увядавший Пантелеимонов монастырь. По статусу Святой Горы ее насельниками могут быть только граждане Греции (сейчас с этим не так строго) – так сибиряк стал эллином. Это, впрочем, никаких привилегий ему не дало: лишь раз ему пригодился греческий паспорт, когда игумен благословил поклониться Гробу Господню в Иерусалиме и о. Виталию не пришлось хлопотать о визах.

В отличие от многих других монахов-россиян о. Виталий овладел греческим языком – по крайней мере в степени, достаточной для общения со своими соседями. Это по-другому его настроило: не секрет, что иные русские насельники замыкаются в собственной русскости, тем самым лишая себя многих духовных богатств Святой Горы.

По своему мироощущению он принадлежит к числу жизнелюбцев. Разным бывает монашеское делание. Мысли о геенне огненной, о трудностях спасения, конечно, присущи и о. Виталию, но в его речах преобладает горячая благодарность Богу за жизнь, за святой Афон, за древнюю Элладу, за великолепие закатов над Эгейским морем.

Отец Виталий общителен и открыт, с ним легко можно обсудить и богословскую, и бытовую тему. Вот почему на балкончике его келлии любят посидеть многие посетители «Пантелеймона». Кроме того, его можно считать живой энциклопедией русского Афона: он везде бывал, со всеми знаком и может удовлетворить любопытство по самым разным вопросам. И ему интересны его гости: о. Виталий со вкусом и обстоятельно расспросит и о вашем житье-бытье.

Иеромонах Виталий. Пантелеимоновский монастырь, 1999

Есть у него хобби, хотя это слово с трудом помещается в очерк о монахе. Он давно увлекается фотографией, являясь единственным русским монахом-фотографом (среди греков есть несколько, уже выпустивших свои альбомы). Ему удается делать снимки, нам, паломникам, недоступные: монахи вообще не любят сниматься, а большинство наотрез отказываются. Его работы и комментарии – одно из удовольствий нашего общения. Профессиональный уровень о. Виталия с годами растет, но любимые сюжеты, как и полагается, остаются теми же: афонская природа, море, цветы, блики солнца на куполах.

Совсем иначе он выглядит, когда служит в церкви, особенно в праздничных, белых одеяниях. По-византийски торжественный, он решительно выносит чашу «народу», который обычно состоит из трех десятков иноков и нескольких паломников, а иногда – из меня одного, если он служит в Димитриевской келлии.

Несмотря на общительность, о. Виталий несколько тяготится жизнью в большом монастыре. Ему мила природа, лес, где стоит его любимая келлия Св. Димитрия Солунского. Келлия эта заброшена монахами, но о. Виталию удалось получить благословение игумена на раздвоение своей жизни: половина – в лесу, половина – в монастыре. Вблизи келлии он и облюбовал скалу, с которой так сладостно обозревать море, берега, закаты и к которой природа близка, а начальство далеко.

В одну из последних поездок на Афон, рассматривая с моря балкон о. Виталия, я, по каким-то трудноуловимым признакам, ощутил, что хозяина балкона нет. Так и оказалось: монаха, в сане игумена, благословили возрождать один дальний монастырь. Отец Виталий вернулся на родину, увезя туда, уверен, не только фотографии Святой Горы, но и ее дух.

Исидор-гостинник