Русский Афонский отечник ХІХ-ХХ веков

Отец Парфений (Агеев) писал, что отец Герасим «имеет удивительный дар рассуждения. Двести человек у него духовных чад и всеми управляет он не как власть предержащий, а относится к ним по-отечески: кого наказывает, кого наставляет, кого со слезами увещевает, – и всех любит, как чадолюбивый отец. Никогда дверь кельи у него не затворяется. Она как врачебница. И вся братия – духовные его чада, здоровые и больные – спешит к своему духовному пастырю... Он же, выслушав и проводив всех, и сам идет из своей кельи прежде навестить болящих братьев. Потом обходит все кельи, посещая всех рабочих и рукодельщиков, а затем выходит из монастыря, чтобы увидеть всю братию, трудящуюся на разных послушаниях, и сам работает вместе с ними. И так препровождает все дни в непрерывных трудах. К трудам братию он никогда не принуждает, но, наоборот, еще удерживает и часто приказывает отдыхать. В церковь всегда является прежде всех... Часто на трапезе слышат его устные поучения и наставления, а иногда он обличает немощи и недостатки. Но имя ничье не объявляет, только говорит о сути проступка. Говорит всегда со слезами и с отеческой любовью, чем и всю братию приводит в умиление и слезы. И смотрят братья на него как на ангела, повинуются ему, как Богу, трепещут перед ним, как перед государем, а любят его как отца... И не только одни его чада почитают его, но и вся Афонская Гора его ублажает как строгого хранителя общежительных иноческих уставов.

В одно время пришел в Руссик монах Артемий и стал проситься в монастырь. Просился с тем условием, чтобы приняли от него 20 000 левов, а на послушания не посылали. Игумен Герасим спросил его: „Что же ты будешь делать?“ Он ответил, что будет молиться Богу. Игумен сказал: „Хорошо, я этому радуюсь. Если бы у меня все братья согласились беспрестанно молиться Богу, то я ни одного не послал бы на послушание, потому что настоящее дело монаха есть молитва, а прочее послушание есть поделье, данное для препровождения времени и во избежание уныния. Но если бы не было послушания, то у меня в обители не осталось бы двадцати человек, потому что каждому весело и радостно на общем послушании. Есть время помолиться, и есть время потрудиться. Есть время принимать пищу, и есть время спать, потому что каждый имеет плоть и кровь. А кто любит Господа от всего сердца своего, тот может беспрестанно молиться умной молитвой, ему телесные труды не препятствуют, наоборот, даже помогают. Если можешь молиться, имея и телесные труды, то я тебя приму и упокою без денег твоих, а деньги отдай куда знаешь, а если так молиться не можешь, то нам и деньги твои не нужны. Мы в монастыре живем: не деньги собираем, а души спасаем. А если кто и деньги принесет, то мы их не отринем, употребим на монастырские нужды, но вступивший в число братии должен повиноваться всем общежительным уставам и отсечь собственную волю. Мы сверх силы ни на кого ничего не налагаем, а только то, что может человек понести“.

О нестяжательности и рассудительности отца Герасима говорит и такой случай. Жил в обители монах, впоследствии постриженный в схиму, родом грек. Он пожертвовал Руссику большую сумму, но еще и себе оставил немного. Игумен говорил ему: „Если желаешь быть с нами, то ничего у себя не оставляй... А если тебе жалко денег и не хочешь с ними расставаться, то ничего не давай, найди такое место, где сможешь с ними жить. Если же утаишь часть денег и их после твоей смерти найдут, то мы бросим эти деньги вместе с тобой в могилу, и ты, как разрушитель общежития, не сподобишься братского поминовения“.

Монах же в ответ уверял отца Герасима: „Отче святый, что имею, то все отдаю“. Игумен принял его и постриг в великую схиму. Монах тот был весьма смирен и кроток, полезен для обители как хороший столяр. Братья весьма любили его. Но игумен видел таящегося в нем змия сребролюбия, часто призывал его и увещевал со слезами, чтобы тот объявил свои деньги. Он же упорно говорил, что больше ничего у него нет. Игумен, видя упорство и приближающуюся погибель души, захотел его исправить. Однажды при всей братии приказал некоторым из них выгнать его из обители с бесчестием и выбросить все его имущество, выдав ему его деньги. Он денег не взял и сказал, что они пожертвованы в Руссик навечно. Братья о нем очень сожалели и плакали и на игумена очень скорбели, что без милости наказал такого смиренного человека.

Монах, вышедши из обители, нашел себе товарища и купил себе келлию, заплатив четыре тысячи левов, а две тысячи употребил на постройку. Тогда все братья поняли, почему игумен выгнал его. Но когда он купил келлию и деньги свои израсходовал, то напало на него такое уныние, что более не мог он жить в ней, отдал ее товарищу, а сам вновь пришел в монастырь и стал просить вратаря, чтобы тот доложил игумену, что он хочет просить прощения. Вратарь поспешил к игумену.