4) Письма к разным лицам архиепископа Василия (Кривошеина) за 1925–1948-е годы.
5) Тезисы и библиографические заметки к разным статьям и очеркам архиепископа Василия (Кривошеина) за 1925–1948-е годы.
6) Очерк против нового календаря архиепископа Василия (Кривошеина) с приложением его перевода с греческого соборного постановления в опровержение новой Пасхалии.
7) Историческая справка архиепископа Василия (Кривошеина) о подданстве русских афонских монахов с древнейших времен до 1946 года.
8) Историко-аналитический очерк архиепископа Василия (Кривошеина) о самоуправлении Афона с древнейших времен до 1940 года.
9) Жизнеописание архиепископа Вениамина (Новицкого), написанное архиепископом Василием (Кривошеиным) в 1977 году. Печатная копия. [412]
Схиархимандрит Софроний (Сахаров)
Схиархимандрит Софроний (в мiру Сергей Семенович Сахаров) родился 22 сентября 1896 года в городе Москве в мещанской семье. Его мать звали Екатериной. Родители Сергея были глубоко верующими людьми, что сыграло решающую роль в судьбе будущего монаха. Сергей Семенович имел талант в рисовании, поэтому учился в Академии художеств, которую после революции переименовали в Московскую школу живописи, скульптуры и архитектуры. В 1921 году, закончив курс обучения, он выехал из России на Запад. Здесь, в Париже, происходит его полное обращение к вере, и это приводит к тому, что, оставив занятия искусством, он поступает в Православный Богословский институт при Сергиевском подворье в Париже.
В ноябре 1925 года вместе со своим другом Всеволодом Александровичем Кривошеиным (будущим архиепископом Василием) Сергей Семенович посетил Афон и вместе с ним остался там послушником в Русском монастыре святого великомученика Пантелеимона, где 24 марта 1926 года был пострижен в рясофор с именем Софроний, 5 марта 1927 года в мантию, а 18 января 1935 года в схиму. 30 апреля 1930 года отец Софроний сербским епископом Николаем (Велимировичем) был рукоположен в иеродиакона. Послушание проходил в часовой мастерской, казначействе, библиотеке.
С первых же дней своего пребывания в монастыре он был в тесной дружбе с преподобным Силуаном, которого считал своим духовным отцом и которому он открыл свое желание вести безмолвную, отшельническую жизнь. По свидетельству отца Флегонта (Лебедева), преподобный Силуан предсказал ему пустынножительство, [413]
и отец Софроний написал два письма к Собору Старцев с прошением благословить его на безмолвие. В первом письме он пишет: «Имея непременное желание по данному мне всечестнейшим старцем нашим отцом игуменом архимандритом Мисаилом и братским духовником всечестнейшим иеросхимонахом Сергием [Тютиным] благословению перейти на пустынное уединение по правилам и чину святых отцов, смиренно прошу Вас отпустить меня с миром и благословением и выдать мне отпускное свидетельство». [414] Собор Старцев, не желая отпускать его далеко от монастыря, предложил ему поселиться в Лукьяновской каливе, но отец Софроний планировал вести строгую отшельническую жизнь, а потому во втором письме просил Собор отпустить его в дальнюю пустыню. «Не оставьте и этой усердной моей мольбы, – писал он Собору Старцев, – без ответа, подобно предыдущей. Страдает и томится сердце мое, доколе не достигну того, чего сильно желает душа моя вот уже 15 лет. Пред лицом Бога свидетельствую Вам, что я не ищу ничего, кроме спасения отягченной грехами, окаянной моей души». [415] Старцы уступили его желанию.Отец Софроний вышел из обители в пустыню на безмолвие 23 апреля 1939 года. Поселился в плохой, почти разрушенной каливе, около Карули, на что Великая Лавра дала согласие. «В одиночестве моей пещеры, – напишет впоследствии отец Софроний, – я получил исключительную привилегию целиком отдаваться беззаботной молитве. Она владела мной месяцами. Пересекалась в дневные дни житейскими делами, но, когда заканчивался трудовой день и начиналась безмолвная ночь в пещере, молитва снова обнимала меня: опять все исчезало из памяти, оставалось лишь сознание страшного невещественного греха, порождавшее во мне сожаление, стыд и даже ненависть к самому себе... Милость Бога ко мне выразилась в том, что Он даровал мне мощный порыв покаянного страдания, которое увлекало меня в ненасытную молитву – такую, что душа все забыла, ни о чем не помнила, но неудержимо тянулась к Богу невидимому, но любимому, неведомому, но знакомому, недостижимому, но близкому». [416]