Греки из русского монастыря пришли к отцу Павлу просить его, от лица игумена Герасима и от лица старца Венедикта, перейти на постоянное жительство в Руссик. Вместе они направились в пустыню к духовнику отцу Арсению. Когда дошли до его келлии, то греки, поклонившись старцу в ноги, стали просить благословения на возвращение русских в Руссик. Старец Арсений, исполненный радости, сказал: «Бог их благословит, и я благословляю». Отец же Павел заплакал и, пав тогда перед ним на землю, взмолился: «Отче святой, чтобы не случилось со мной, как с князем». Духовник же его успокоил: «Не бойся, отец Павел, но иди с Богом. Ты там и помрешь. Твои кости вечно будут фундаментом для русских в русском монастыре».
21 ноября 1839 года отец Павел по благословению духовника Арсения вошел в древнее русское наследие – Русский монастырь святого великомученика и целителя Пантелеимона и освятил храм во имя святителя Митрофана Воронежского чудотворца, обещанный еще иеромонаху Аниките.
Отец Павел прожил в русском монастыре восемь месяцев и десять дней, удивляя всех греков своим смирением, терпением и послушанием, своим житием являя во всем пример ученикам.
28 июля 1840 года отец Павел заболел. Он был нездоров три дня, однако Литургию хотя и с трудом, но служил. 2 августа в церковь он уже идти не мог, наказав читать утреню у себя в келье.
По окончании полунощницы начали утреню. Шестопсалмие отец читал сам, с особым чувством и глубиной. Много пролил слез. Особенно на первых трех псалмах. Ектений уже сказать не смог, велел пропеть «Господи помилуй» двенадцать раз. Когда начали петь: «Бог Господь и явися нам, благословен грядый во имя Господне», – предал свою душу в руки Господа своего, которого от юности возлюбил больше родителей, жены и чад своих и которому 36 лет поработал в иноческом ангельском чине.
Воистину
Особенно долго помнили такое свойство его характера, как непамятозлобие. По изгнании великороссов в Ильинском скиту игуменом сделался тот, кто больше всех гнал отца Павла, – иеромонах Акакий, который, прожив всего полгода игуменом, расточил много скитского имения. Братия скита, видя такие дела, возмутилась. Акакия арестовали и послали за отцом Павлом, чтобы он показал, каких вещей недостает. Они просили его это сделать потому, что он прожил в скиту 35 лет и, конечно, знал, какое имеется в нем имущество. Но отец Павел покрыл грехи своего гонителя, оправдал своего врага и вместо зла сотворил ему благо, сказав, что все цело, что все на месте, как прежде. Этому его поступку удивилась вся Афонская Гора.
Схиархимандрит Прокопий (Дендринос)
Схиархимандрит Прокопий, [19] по сообщению отца Мины (Буданова), был греком из города Одессы Херсонской губернии (в монахологии монастыря его фамилия записана как «Папандопуло»). [20] Он был ученым монахом и богословом, чрезвычайным ревнителем Православия. Конечно, при таких обширных познаниях в богословии он мог бы в течение своей долгой жизни ступить выше степени архимандрита. Но, отказавшись от славы, этой справедливой дани его ученым трудам, он глубоко похоронил в монастырском затворе свою известность и право на признательность современников.
Перу отца Прокопия принадлежит ряд книг: «Вопросы и ответы о предметах православной веры» (опубликована в Константинополе в 1835 году), «Путеводитель по Священному Писанию, составленный из творений Оригена и Феодорита, епископа Кирского» (напечатанный в Егине в 1831 году), «Христианское учение, или Священный катехизис» (издан в Афинах в 1841 году). В монастырском архиве хранится также неопубликованная рукопись его апологетического произведения «Против иудеев». [21]
В 1839 году отец Прокопий был одним из активных инициаторов вторичного и окончательного приглашения русских в монастырь. Именно он возглавлял делегацию, которую послали его старцы к иеросхимонаху Павлу для приглашения русской братии, и добился в этом деле успеха – русские вернулись в свою обитель навсегда.
Обрадованный возвращением русских в Пантелеимонов монастырь, архимандрит Прокопий торжественно произнес по-гречески приветственную речь, но многие выражения при этом произносил по-славянски. Зная многие языки, а особенно славянский и болгарский, говорил весьма пространно и столь эмоционально, что плакали все, русские и греки. Он говорил следующее: