Русский американец

   На другой день после приезда Надежды Васильевны старик сторож был сменен дворовым Василием и дворецким Иваном Ивановичем, но ни один из них не знал, что в мезонине находится Надежда Васильевна с двумя служанками.

   Смельцов, несмотря на свое богатство, приказал дворецкому сдавать дом жильцам, так как старался увеличить свой и без того огромный доход. Он был в полной уверенности, что жильцы не могут помешать его опальной жене, находившейся в заключении в мезонине; а для большей безопасности -- чтобы никто не проник в коридор -- он приказал устроить другую дверь и обить ее железом. Пол в мезонине был покрыт войлоком и коврами, заглушавшими шаги.

   Викентий Михайлович, распустив слух, что его жена умерла, не особенно заботился о том, что этому могут и не поверить.

   "Для меня это безразлично: хотят -- верят, хотят -- нет... Я знаю, что для меня моя жена умерла: для меня ее более не существует... Если она нарушит свое обещание и выйдет из мезонина, то и об этом беспокоиться не стану... Я очень умело распространил слух о ее кончине, а лично о том никому не говорил", -- так рассуждал Смельцов, обрекая свою красавицу жену на затворничество...

   Такую жизнь и повела Надежда Васильевна. За пять лет она только и выходила в ближайшую церковь к заутрене, в такое время, когда все еще спали и на улице никто ей не попадался.

   Старуха Фекла всегда сопровождала свою молодую госпожу, куда бы она ни пошла.

   Иногда в летнюю пору, и то ночью, Надежда Васильевна покидала на самое короткое время мезонин и выбиралась в небольшой садик, находившийся при доме, подышать свежим воздухом. Но это бывало очень редко.

   Старухе Фекле не нравились эти ночные прогулки; она любила поспать, а тут ей приходилось следовать за своей барыней: горничной Луше она не доверяла.

   Провизию и все нужное для стола стряпуха сама покупала на базаре, причем ходила туда всегда ранним утром и старалась вернуться домой, пока еще не вставали ни сторож, ни дворецкий; ключ от замка запертой калитки всегда находился у Феклы, она зорко охраняла его и никак не соглашалась отдать Лукерье. Той надоело сидеть взаперти, она не раз чуть не со слезами просила у Феклы выпустить ее "на волю, хоть на полчаса", но старуха грубо отвечала ей:

   -- Ни на одну минуту не выпущу.

   -- Что же мне, задыхаться здесь?

   -- Не задохнешься небось! Коли душно, ночью окно открой.

   -- Ведь теперь лето, народ на полях да на лугах... А я вот сиди здесь взаперти да изнывай в неволе.

   -- Не ты одна! Барыня и я тоже ведем такую жизнь; чай, мы не хуже тебя-то.

   -- Ты хоть на рынок ходишь, а я сиднем сижу дома: никуда выхода нет.

   -- На то господская воля... Жди, может, барин и сменит тебя.

   -- Как же, сменит!.. Видно, так и пройдет моя молодость в четырех стенах... Оторвали меня от семьи, увезли с родимой сторонушки и заперли в неволю. Вот уже пятый год я жду, когда меня выпустят. Убегу я...

   -- Не убежишь.

   -- Убегу... Думаешь, тебя побоюсь? -- задорно проговорила Луша.

   Она не любила ворчливой Феклы и называла ее за глаза не иначе как ведьмой; свою подневольную, затворническую жизнь она ставила в вину Фекле, но старуха была ни при чем. Если кто и был виноват, то сама барыня Надежда Васильевна: она любила Лукерью, и, когда Викентий Михайлович предложил выбрать для услуг какую-нибудь дворовую девку, ее выбор остановился на Лукерье.

   Последняя, любя свою барыню, покорилась горькой участи и волей-неволей стала привыкать к затворничеству.

   Был осенний ненастный вечер. Мелкий и частый дождик хлестал в окна мезонина. Как-то мрачно было даже в уютной комнате Надежды Васильевны. Она сидела, печальная, задумчивая, в кресле, около круглого стола. На коленях лежала раскрытая книга, но молодая женщина не читала ее: она была погружена в свои грустные мысли.

   Из нижнего жилья доносились веселые звуки музыки, оживленный говор, смех: только что переехавший в дом богатый помещик справлял новоселье.

   Это было в первый год затворничества жены Смельцова.

   -- Скучно, Луша, скучно, -- проговорила она, обращаясь к сидевшей рядом с нею на узкой скамейке горничной. -- А там, внизу, веселье... И от этого веселья у меня на сердце еще печальнее, еще мрачнее.

   -- Новоселье справляют... Я, барыня милая, в окно украдкой подсмотрела, как переезжали... Жильцы, видно, богатые, потому мебель хорошая, дорогая, -- промолвила вошедшая в горницу стряпуха Фекла.

   -- И зачем барин пустил жильцов, зачем приказал сдавать дом... Неужели ему мало дохода? -- промолвила Надежда Васильевна. -- Без жильцов как было тихо, спокойно... А теперь вот и сиди ночь без сна.

   -- Можно, барыня милая, отбить у жильцов охоту снимать дом, -- после некоторой задумчивости проговорила Фекла.

   -- Как так? -- с удивлением поднимая на старуху взор, спросила Надежда Васильевна.

   -- Прежде времени ничего я вам не скажу, а только так сделаю, что жильцы скоро съедут.

   В словах старухи слышалась уверенность.

   -- Хвастаешь, тетка Фекла! Ну где тебе это сделать? -- возразила горничная Лукерья. -- Как ты заставишь жильцов сменить эту квартиру, если они только что переехали?

   -- И заставлю... Недели не дам им здесь прожить..