Пора, понял Лопухин. Если брать, то сейчас. Из полой трости выскочила цилиндрическая гирька на коротком стальном тросике и тотчас ощетинилась короткими тупыми шипами, выскочившими из пазов. Описав полукруг, она задела о потолок, чуть отклонилась и ударила ронина в висок вместо темени.
Черт побери…
Он хотел лишь оглушить противника. Его ли вина, что потолки здесь низки, а противник движется вопреки здравому смыслу?
Его вина, его! Высоту потолка надо было учесть, а противника – изучить лучше. Найти время. Жаловаться на то, что в сутках всего-навсего двадцать четыре часа, – удел беспомощных.
Последний ронин с проворством таракана кинулся наутек. Преследовать его, пожалуй, не имело смысла. Стрелять беглецу вслед Лопухин не стал. Гостиница окружена двойным полицейским кордоном – куда ему деваться? Быть может, полиция сумеет сделать то, что оказалось не по силам европейцу, – взять пленника?
Снаружи ударил хлесткий винтовочный выстрел, за ним еще несколько.
Понятно…
Визжащая от возмущения хозяйка гостиницы вылетела откуда-то раскаленной бомбой, часто-часто затараторила по-японски…
– Еропка, займись дамой…
Два ронина лежали в коридоре, третий – в спальне. Лопухин осторожно вошел. Нет, поздно… Этот третий, попотчеванный двумя пулями – в бедро и под сердце, – уже хрипел, умирая. «Говори! – кричал ему Лопухин, лихорадочно вспоминая японские слова. – Кто ты? Кто заплатил за убийство?» Все было напрасно. Ронин выгнулся в агонии, захрипел, пустил изо рта кровавую пену, дернул ногой и затих.
Загрохотали сапоги – в гостиницу ворвались насквозь промокшие полицейские. Теперь, когда вся работа была сделана за них, они выглядели чрезвычайно воинственно. «Совсем как наши, – подумал Лопухин с унылым сарказмом. – Нет, все-таки есть между нашими цивилизациями что-то общее…»
– Поздравляю вас, Лопухин-сенсей, – весьма низко поклонился Иманиши, не скрывая удивления и восхищения. – Все четверо убиты, никто не ушел. Превосходная работа.
– Черт бы вас побрал, Иманиши-сан, – буркнул в ответ граф. – По меньшей мере одного надо было взять живьем!
– Сумимасэн… Мне нет прощения. Однако это очень трудно, почти невозможно…
– Невозможно?! Ваш предок взял в плен ниндзя! Неужели так трудно было схватить какого-то ронина?
– Очень, очень трудно! – Иманиши старался не показать виду, что обижен. – Но, простите… зачем вам живой ронин?
Лопухин только рукой махнул. Получилось до предела глупо. Вся операция была затеяна напрасно. Что толку истребить наемных убийц, если не найден заказчик? Не исключено, что он успеет найти других исполнителей. Не исключено, что
– Нижайше прошу извинить меня, сенсей, – молвил Иманиши, не дождавшись ответа, – но это дело окончено. Простите, я не мог сказать вам этого раньше… Тот человек на дагерротипном портрете был опознан одним из полицейских. В полицейской картотеке на него нашлось кое-что. Данных оказалось достаточно, чтобы выследить его. Вчера вечером его пытались арестовать. Он успел совершить харакири, но, пока он был еще жив, нам удалось получить от него информацию. Он действительно был связующим… как это будет по-русски… звеном? Да-да, он был связующим звеном между убийцами и человеком, который платил. Он назвал его имя: Гюнтер Брюкнер, советник германского посла фон Штилле. Потом ему позволили умереть. Простите, если что-то не так.
Помолчав, Иманиши добавил:
– Он был плохим самураем.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,
в которой Михаил Константинович обретает чаемую безопасность
Все стало на свои места – головоломка складывалась. Поздним утром, поспав самую малость, граф визитировал цесаревича, попросив присутствовать также и Корфа.
– Теперь я знаю, кто пытался убить ваше императорское высочество и почему, – сказал он, поведав в общих чертах о ночном приключении. – Я считаю, что ваше императорское высочество должны это знать.
– Заладил – высочество… – брюзгливо проговорил цесаревич, еще толком не проснувшийся, но уже страдающий по шампанскому. – Сколько раз повторять: для тебя я – Мишель. Что? Ты чего косишься? Ах, этот! – Он пренебрежительно махнул рукой в сторону посланника. – Валяй при нем, можно. А хочешь, он выйдет вон?
Ни один мускул не дрогнул на лице Корфа – напротив, лицо посланника окаменело. Униженный при постороннем, дипломат держал удар.