Русский аркан

Нынче «Святая Екатерина» снялась с якоря, и сейчас же распространилась новость: послезавтра уходит и корвет. Но завтра! – завтра русские моряки приглашены в Токио полюбоваться каким-то из басурманских парков с храмами, ну и вообще. На борту сразу же случилось то, что ехидный мичман Свистунов окрестил Вавилоном местного значения. Каперанг приказал начать подготовку к отплытию. Нила же занимал только один вопрос: попадет ли он в число тех, кому предстоит увидеть японскую столицу? Иокогама давно надоела.

Хотел попросить старшего офицера – и не смог, застыдился. «Моряк я или не моряк?» – думал Нил. Клянчить себе поблажку мог сухопутный шкет, но не юнга российского флота. Отказать-то, может, и не откажут, но посмотрят так, что со стыда сгоришь…

Отбирали нештрафованных и тех, кто ростом поболее, лицом не урод, аккуратен и в запоях не замечен. Повезло – Нил попал в число счастливчиков. Ему и невдомек было, что Батеньков держал с Тизенгаузеном пари – попросит юнга себе поблажку или не попросит, – и Батеньков выиграл, после чего сам попросил Враницкого включить юнгу в состав командированных.

Простирнуть и выгладить матросскую форму – плевое дело. Нил выглядел франтом.

До цели добирались морем на трех японских паровых катерах. Вошли в устье какой-то реки, с час двигались против течения, пристали к пропахшей рыбой деревянной пристани и дальше двинулись маршем – ать-два! Маршировать пришлось долго. Отовсюду лезли японцы – поглазеть. Народец этот, несмотря на его странности, нравился Нилу, хотя и смешил. Приветливые лица, рты до ушей и передние зубы наружу. Чему это японцы вечно радуются?

А Токио не понравился. Улицы узкие, кривые. Постройки такие же, как в Иокогаме, смотреть особенно не на что. Для чего они края-то крыш гнут? Чтобы оступившемуся кровельщику было за что ухватиться? Так ведь домишки сплошь одноэтажные, падать-то невысоко совсем…

Что до токийских жителей, то и они ничем не отличались от иокогамских. Те же уличные торговцы, семенящие женщины, рикши и носильщики с коромыслами странного вида… чепуха, словом. Иногда попадались смешные фигуры модников, нацепивших на голову цилиндр или котелок, но притом облаченных в японский халат и стучащих по мостовой деревянными туфлями. Нил приободрился и глядел орлом. Пусть он в последней шеренге, но всем видно, что он российский моряк. Это ли не повод держать голову выше?

Еще какой повод!

За матросами и гардемаринами маршировали морские пехотинцы в черной форме. Вел их черный полковник с таким страшным сабельным шрамом на лице, что японские обыватели взирали на него с большим уважением, а многие почтительно кланялись. То-то!

Возле парка пришлось подождать в тени деревьев самого что ни на есть японского вида. Между деревьями бродили парковые служители, собирая в корзины сорванную бурей листву и всякий сор. Строю скомандовали «вольно», но не «разойдись». Пыхачев, оставивший на корвете вместо себя Враницкого, нервно расхаживал перед строем взад-вперед и поминутно глядел на часы-луковицу.

Но ожидание кончилось, и вслед за каперангом вздохнул свободнее и Нил. Прибыл цесаревич, а с ним граф и целый взвод японских гвардейцев в придачу. Каперанг, скомандовав петушиным голосом «смирно», разлетелся было рапортовать, но цесаревич на него только рукой махнул и проследовал в парк. «Навеселе», – сразу определил Нил. Он мало видел цесаревича, но знал, что среди его прозвищ, втихомолку повторяемых матросами, «наш дурень» было одно из самых невинных. Случалось, что наследника российского престола именовали мешком дерьма и иными кличками, которые даже не хотелось повторять. Как же не похож был цесаревич на своего брата великого князя Дмитрия Константиновича, что однажды собственной великокняжеской рукой выловил Нила из чаши бассейна в Петергофе! Родные братья – а какая разница! Даже удивительно.

– Командуйте, боцман, – недовольно бросил Пыхачев и удалился в сопровождении офицеров.

– Цветов не рвать, веток не ломать, бумажек не бросать, к барышням не приставать, кукишей никому не казать – не так поймут, табаку не курить, куда попало не плевать! – внушал Зорич, расхаживая вдоль строя, как цирковой укротитель перед хищниками. – Сбор на этом же месте через час. Кто опоздает – глядите! Да вот еще что: ихнего Будду не замай, шкуру спущу! Ежели противно, так отвороти рожу и иди себе мимо. Понятно?

– Так точно, понятно! – радостно воскликнул матрос Репьев, балагур и затейник. В строю послышались смешки. – А креститься на Будду православным можно или грех?

Не дожидаясь, пока матрос сказанет еще что-нибудь несуразное, Зорич поднес ему к носу кулак: вот, мол, на что крестись. Уничтожу.