Нельзя, однако, сказать, что просьбы – именно просьбы – министра двора об увеличении в данном году ассигнований на нужды императорской фамилии ни разу в российской истории не звучали на заседаниях Бюджетного комитета. Звучали и удовлетворялись. Нельзя сказать и то, что они звучали часто. Совсем наоборот. Широкой публике не было известно, что ныне здравствующий император Константин Александрович за свое четвертьвековое царствование ни разу не залез в государственный карман глубже, чем позволяли законы и обычай. Зато и пришлось же поизворачиваться министру двора! Помимо фиксированной и много лет не пересматривающейся суммы ежегодных ассигнований из Государственного казначейства доход императорской семье приносили земли со средневековым названием «удельные», виноградники и фруктовые сады, преимущественно крымские, конные заводы, рудники и промыслы, ценные бумаги и банковские вклады. Этого подчас катастрофически не хватало, особенно принимая во внимание категорический запрет вкладывать деньги в какие-либо иностранные или русские частные предприятия.
А расходы были гигантские. Содержание дворцов. Жалованье, стол и обмундирование трем тысячам дворцовых слуг от гофмаршала до форейтора, а также пенсии состарившимся работникам. Рента великим князьям. Приданое великим княжнам при замужестве. Подарки родственникам и неродственникам по тому или иному случаю. Широкая благотворительность. Поддержка русского искусства, как то: содержание пяти императорских театров, Академии художеств, закупка лучших полотен и статуй для императорских общедоступных музеев, расходы на содержание в надлежащем виде художественных коллекций, выезд балетных и оперных трупп, дабы удивить Европу, и прочее меценатство. Сколько видов искусств попросту зачахнут без очень богатых заказчиков с тонким вкусом! Повернется ли у человека со вкусом язык пробурчать о напрасной трате денег при виде изумительной красоты кулона на платье императрицы? А парковое искусство? А охота? Архитектура, наконец? А вспомоществование достойнейшим, но нуждающимся?
Есть и такая статья расходов: подарки на Рождество и в день тезоименитства государя всем дворцовым служащим – от обер-гофмаршала до последнего камер-лакея, и подарки дорогие. Их ждут. Это старая традиция, и отступить от нее до сих пор не решился ни один российский монарх. Если учесть, что в тот год, о котором идет речь, в числе разного рода подарков были заказаны более тысячи золотых часов с императорским вензелем из бриллиантов и рубинов, сумма получалась солидная.
Некий господин Штрейгель, швейцарец по пашпорту, представитель прославленной высоким качеством своих часов фирмы «Мозер», попытался перехватить заказ у фирмы «Петр и Павел Буре». И перехватил, предложив значительно более выгодные условия и качество, не уступающее «Буре». На самом-то деле оно уступало, ибо здесь никто не мог превзойти «Буре», но, право же, уступало совсем чуть-чуть – иначе никто не стал бы и разговаривать со Штрейгелем. Нелепо ведь вставлять в пятисотрублевый корпус механизм ценою в полтинник, качеством соответствующий цене. А корпуса уже были изготовлены известной ювелирной фирмой.
Казалось бы, демпинговая сделка не сулила «Мозеру» никакой выгоды, но чиновники министерства двора с пониманием усмехнулись: никак господа швейцарские часовщики тоже не прочь стать официальными поставщиками двора Е.И.В.? Что ж, дело благое. Полезные инициативы надо всячески поощрять, особенно если они ведут к экономии. Ведь, положа руку на сердце, разница между «Буре» и «Мозером» очень небольшая, и в «Буре» не гнушаются ставить в часы швейцарские механизмы.
О Штрейгеле осторожно навели справки. Его рекомендательные письма не вызывали сомнений, референции о нем были самые благоприятные. Весьма, весьма респектабельный господин с широкими полномочиями от уважаемой фирмы. Дело уверенно шло к подписанию контракта.
Одно только слегка смущало чиновников: необходимость отправки всей партии часовых корпусов на завод «Мозера» в Цюрихе, ибо швейцарская сборка была главным условием Штрейгеля. С другой стороны, иначе и быть не могло, поскольку «Мозер» пока не имел в России ни одной самой завалящей часовой фабрики.
Позднее, чем многим другим, Екатерине Константиновне стало известно: пресловутый господин Штрейгель, он же Казимир Пшемысльский, он же барон Попеску, он же Шлема Рубинштейн, не имел никакого отношения ни к фирме «Мозер», ни к настоящему Штрейгелю, чьим именем он воспользовался.
Комбинация была дерзкая и блестяще задуманная. А главное, никто при дворе не мог предположить, что какой-то проходимец позволит себе выкинуть такую наглую шутку по отношению к российскому императорскому дому!