Русский балет Дягилева

Автократия в России была не только на уровне монарха – она была везде. Она подобно осьминогу протянула свои щупальца в те заповедные места, какие в Западной Европе уже давно были переданы в частный сектор или под руководство профессионалов. В области культуры тождество «государства» и «царя» было особенно явным. Такие организации, как Императорская академия художеств и Императорские театры, существовали как департаменты под юрисдикцией императорского двора. Средства на них предоставлялись Императорской канцелярией, иными словами, из собственного царского кошелька, а руководили этими учреждениями родственники императора или аристократы, лично им назначенные. Любые культурные институты, будь то Императорские академии или Императорские концертные залы, существовали как феодальные поместья Царя Всея Руси.

Пусть даже Дягилев и его друзья не принадлежали к придворным кругам, но они выросли под сенью государства. Бенуа происходил из семьи придворных архитекторов; его брат Леонтий – тоже архитектор – стал ректором Академии художеств. Бакст и Сомов, чей отец курировал отдел живописи в Эрмитаже, несколько лет учились в Академии художеств, которую Бенуа также посещал в 1887–1888 годах. И Дягилев, и его кузен Дима Философов окончили юридический факультет Санкт-Петербургского университета (высшее образование также было в государственной юрисдикции), а в 1898 году Дягилев окончил курс в консерватории. Более того, клан Дягилевых – Философовых имел свою историю государственной службы. Отец Дягилева много лет служил офицером в самом элитном кавалерийском полку, а его сводные братья были кадетами. Связь Философовых с государством была еще более тесной. Отец Димы занимал должность прокурора в Военном суде, а его кузен Дмитрий Философов в 1906 году стал министром государственных имуществ[404].

Художественное образование члены кружка начали получать в кругу семьи, в музыкальных постановках, кукольных спектаклях и поэтических вечерах, которые были основным досугом дворянских семей того времени. Когда в 1890 году Дягилев приехал в Петербург, он привез с собой в качестве «багажа» действительно хорошие музыкальные знания. Бенуа писал:

Мачеха Сережи была особенно увлечена музыкой. Елена Валерьяновна, урожденная Панаева, была сестрой известного певца и дочерью странного, экстравагантного старого джентльмена, разорившегося на постройке совершенно безобразного театра для частной оперы в Петербурге. Отец Сережи, как говорили, тоже был отличным певцом и часто пел в кругу родственников и друзей…[405]

Каким бы изысканным ни было домашнее музицирование, оно блекло перед спектаклями Императорского оперного театра. Там царила роскошь, поражавшая глаз пышными декорациями, волшебными сценическими эффектами, множеством певцов, танцовщиков и статистов. В 1921 году Бакст с восторгом вспоминал о том, как впервые увидел «Спящую красавицу», поставленную в Мариинском тридцать один год назад:

Незабываемый спектакль! Я попал на три часа в волшебный сон, опьяненный феями и принцессами, великолепными дворцами, утопающими в золоте, очарованный старой сказкой. Я словно качался на волнах ритмов, ослепительного потока живительных и прекрасных мелодий… В тот вечер, думается мне, мое призвание было предопределено[406].

Публика Мариинского театра в значительной степени была отражением государства, которое обеспечивало его работу. Бакст, увидевший шедевр Петипа лишь благодаря тому, что друг – помощник режиссера – дал ему пригласительный билет, прекрасно помнил это собрание: «разряженные гвардейские офицеры», «блистающие драгоценностями дамы в вечерних платьях», «красные кафтаны и белые чулки придворных, украшенные имперскими орлами». Анатолий Чужой, балетоман довоенных лет, описывал зрителей Мариинского в менее ярких красках: «На балет ходили одни и те же люди, спектакль за спектаклем. Если какая-нибудь публика и была тем, что называют одной большой семьей, то это была аудитория балета Мариинского театра». Действительно, среди зрителей было довольно мало людей, не связанных с императорским двором. Двор же, по словам Чужого,