Русский Бертольдо

В целом язык университетской рукописи свидетельствует о русском анонимном переводчике как о человеке безусловно образованном и книжном. Он почти не испытывает затруднений при переводе встречающихся в тексте исторических и мифологических имен, а также названий литературных произведений (Ксеркс, Пирр, Марий, Бахус, вакханки, Орфей, Дедал, Гомер, Одиссей, Илиада и проч.) — чего нельзя сказать о переписчиках его перевода, которые коверкают незнакомые им имена или просто опускают их, как это часто видим в списке РНБ (Вяз. Q 143)[255]. Не вызывает сомнения и то, что переводчик «Бертольдо» обладал определенным литературным опытом. Видно, как он пытается сохранить ткань «народного» романа, состоящую из каламбуров и двусмысленных аллюзий, как более или менее удачно создает новые обороты или подбирает адекватные, уже имевшиеся в русском речевом обиходе. Сталкиваясь с трудностями, не обедняет и не упрощает свой перевод, но стремится к тому, что теперь мы называем русификацией текста с сохранением колористического модуля оригинала. Несомненной творческой удачей нужно признать его перевод словосочетания итал. «uomo schietto» (человек чистосердечный, искренний, прямой)[256] как «придворный»[257]. Здесь слышится ирония, которой нет в самом оригинале. Солдат, которого Бертольдо обманом заманил вместо себя в мешок, говорит: «Ежели б я не признавал за добраго тебя человека (итал. „galant’ uomo“) и придворнаго (итал, „uorno schietto“; греч. „anthrōpos sketos“)[258], то бы не допустил себя завязана быть в мешке, но вижу я, что ты самой человек богобоязливой» (л. 43 об.). Сам же Бертольдо, в чьем понимании «обман придворный не равен с деревенским» (л. 15), рекомендует себя следующим образом: «Человек я придворной („uomo schietto“ / „anthrōpos sketos“) и не умею лгать» (л. 42). В этой связи уместно напомнить справедливое замечание язвительного князя М. М. Щербатова о том, что слово «дворянин» / «придворный» в русском языке не имеет оценочного значения: «Дворянин по-французски называется gentilhomme, то есть хороший человек, заключая в себе все, то есть, как военныя, так и гражданския добродетели имеющаго человека. В России имя дворянина происходит от царского двора, при коем они [дворяне] всегда служили»[259].

Перевод университетской рукописи демонстрирует и то новое отношение к литературному тексту — не как к эталону, а как к реальности, — которое принесло раннее Новое время. Литература, в том числе переводная, стала заполняться современными ей реалиями и аллюзиями. Свое знание жизни привносит в работу над переводом итальянской народной книжки и русский аноним. Зарисовками с натуры выглядят некоторые наставления царю, которые Бертольдо оставил после своей смерти. Одно из них касается наиболее болезненной темы русской жизни — «неправедного судейства». Бертольдо советует королю оберегать беззащитных (вдов и тех, кто находится на попечении), защищая их интересы[260]. В русском переводе проблема конкретизирована: необходимо контролировать работу судей и защищать обиженных — «Сохранял бы праведной суд ко вдовам и сиротам и заступал бы их в обиде» (л. 55 об.). Картина «неправедного судейства» предстает еще живее, когда нужно обосновать, почему решать все «суды и тяжбы» должен справедливый государь: он не допустит «судящихся убогих людей вовсе разорится и таскатся, бегая повседневно с лесницы на десницу по приказам» (л. 55 об.; зд. и ниже выделено мной. — Г.К.)[261]. Примеры можно было бы продолжить, но приведу еще лишь один, как кажется, немаловажный для представления о человеке, который взял на себя труд перевести эту итальянскую вещицу.

На вопрос царя, почему Бертольдо не может ему поклониться, тот отвечает: «Для того, что я ел лапшу сушеную и не хочу ее переломать от наклонанья» (л. 29 об.). В итальянском и греческом оригиналах нет никакой «лапши», а есть — итал. «pertiche di salice» (ивовые жерди) и греч. «paloukia» (кол)[262]! Странно, что переводчик не воспользовался имеющимся в русском языке подходящим выражением «аршин проглотить». Но, может быть, «лапша сушеная», этот экзотический продукт, который с Петровского времени стали завозить из Италии, пришел ему на ум вовсе не случайно?